Нравственная причина вам известна: это было внушение религиозных верований и чувств. С конца VII века христианство боролось с исламизмом; после грозившей ему опасности, христианство одержало победу в Европе и успело заключить исламизм в пределах Испании; да и оттуда оно беспрерывно старалось изгнать его. Крестовые походы признаются иногда случайностью, событием неожиданным, неслыханным, вызванным рассказами пилигримов, вернувшихся из Иерусалима, и проповедью Петра Пустынника. Это неверно. Крестовые походы были продолжением, зенитом великой борьбы, возгоревшейся четыре века тому назад между христианством и исламизмом. До этого времени театром войны была Европа, – теперь война переносится в Азию. Если бы я дорожил теми сравнениями, параллелями, под которые иногда, волею или неволею, подводятся исторические факты, то я мог бы показать вам, что христианство в Азии шло таким же путем, подвергалось той же участи, на какую в Европе был обречен исламизм. Магометанство утвердилось в Испании, завоевало и основало там королевство, княжество. То же самое сделали в Азии христиане. Они находились к магометанам в таких же отношениях, в каких в Испании магометане находились к христианам. Иерусалимское и Гренадское королевства соответствуют друг другу. Впрочем, подобные сходства не имеют большой важности. Для нас важен факт борьбы двух религиозных и общественных систем. Крестовые походы были главным ее кризисом. Таков их исторический характер, такова связь, соединяющая их с общим ходом событий.
Другая причина – общественное положение Европы в XI веке – не менее первой способствовала происхождению крестовых походов. Я уже старался пояснить, почему в Европе между V и VI столетиями не было ничего общего; я старался представить, как все сделалось в ней местным, частным, каким узким горизонтом были ограничены государства, жизнь и умственная деятельность. Отсюда – победа феодального устройства. Несколько времени спустя, этот ограниченный горизонт оказался не вполне достаточным; мысль и деятельность человека почувствовали потребность покинуть эту тесную сферу, в которой были заключены. Кочующая жизнь прекратилась, но не исчезла страсть к сопряженной с нею подвижности, к приключениям. Народы устремились в крестовые походы, как в новое, более широкое, более разнообразное существование, напоминавшее прежнюю свободу времен варварства и раскрывавшее вместе с тем вдали картину обширной будущности.
Таковы были, по моему мнению, в XII веке две главные, решительные причины крестовых походов. В конце XIII века не существовала уже ни та, ни другая. Человек и общество изменились до такой степени, что не чувствовалось более ни того нравственного побуждения, ни той общественной потребности, которые увлекли Европу против Азии. Не знаю, многие ли из вас читали современных историков крестовых походов, и приходило ли кому-либо из вас на мысль сравнить летописцев первых крестовых походов с летописцами конца XII и XIII веков; например, Альберта Эского (Albert d’AIX), Роберта, Раймунда Ажильского, участвовавших в первом крестовом походе, с Вильгельмом Тирским и Иаковом Витрийским. Сравнивая эти два класса писателей, нельзя не заметить расстояние, отделяющее их друг от друга. Первые – это летописцы, полные жизни, одаренные пылким воображением; они с жаром, с страстью рассказывают о событиях крестового похода. Но умственный кругозор их замечательно узок, у них нет ни одной идеи, выходящей из тесной сферы, в которой они вращаются, они лишены всяких познаний, полны предрассудков, неспособны критически относиться к окружающим их предметам и к рассказываемым ими событиям. Раскройте, наоборот, историю крестовых походов Вильгельма Тирского; вы будете поражены, найдя в нем почти новейшего историка, с развитым, обширным, свободным умом, с редким политическим пониманием событий, с общими взглядами, с уменьем судить о причинах и последствиях. Иаков Витрийский представляет пример развития другого рода: это ученый, не только изучивший все то, что относится к крестовым походам, но и занимающийся изучением нравов, географии, этнографии, естественной истории, – ученый, наблюдающий и описывающий мир. Словом, между летописцами первых крестовых походов и историками последних существует огромная разница, ясно свидетельствующая о происшедшем перевороте в умственном настроении.
