Можно ли после того удивляться другой отличительной черте тогдашнего состояния человеческого духа – необыкновенной смелости его? До того времени в минуты величайшей деятельности своей он всегда сдерживался известными преградами; человек всегда жил среди фактов, из которых иные внушали ему уважение и до известной степени останавливали стремление его. В XVIII веке совсем не было, по-видимому, внешних фактов, пред которыми склонялся бы человеческий разум, которым он сколько-нибудь подчинялся бы; он ненавидел или презирал все общественное устройство. Отсюда родилось в нем убеждение, что он призван преобразовать все существующее в мире: он стал приписывать себе, некоторым образом, творческую силу; учреждения, мнения, нравы, общество и сам человек – все представлялось ему подлежащим переделке, и человеческий разум принял на себя исполнение подобной задачи. Доходил ли он когда-нибудь до более смелой идеи?
Вот та сила, которая в течение XVIII века встала лицом к лицу с остатками правительственной системы Людовика XIV. Понятно, что невозможно было избежать столкновения между двумя столь неравными силами. Главнейший факт английской революции – борьба свободного исследования и абсолютной монархии – неизбежно должен был проявиться и во Франции. Конечно, различие обоих переворотов немаловажно, как это видно из самых последствий их; но в сущности, положение дел было весьма сходно, и значение событий в окончательном виде их – одно и то же.
Изложение всех неисчислимых последствий этого события заняло бы слишком много места. Мы должны остановиться. Но мне хотелось бы еще обратить ваше внимание на важнейший и, по моему мнению, поучительнейший факт, раскрывающийся пред нами в этом великом зрелище: неизбежный недостаток абсолютной власти, бедствие, зло, сопряженное с нею, как бы она ни называлась, какова бы ни была ее цель. Мы видели, что правительство Людовика XIV пало почти исключительно под влиянием этой причины. И что же? Cила, наследовавшая ему – человеческий дух, истинный властитель XVIII века, испытала ту же самую участь. В свою очередь, человеческий дух достиг почти абсолютной власти, в свою очередь, он возымел чрезмерное доверие к самому себе. Порывы его были прекрасны, возвышенны, благотворны, и если бы от меня потребовали окончательного, определенного мнения, я не колеблясь ответил бы, что считаю XVIII век одним из величайших веков в истории; он оказал человеческому роду, быть может, самые важные услуги, всего более подвинул его на пути прогресса, прогресса в самом обширном значении этого слова; рассматривая его, если можно так выразиться, с точки зрения государственного прокурора, я отдал бы ему предпочтение пред противниками его. Тем не менее обладание неограниченною властью имело в это время пагубное влияние на человеческий дух, он совратился с истинного пути своего, с презрением и ненавистью стал относиться к действительным фактам и общепринятым идеям; а эта незаконная ненависть привела его к заблуждению и тирании. Действительно, к торжеству человеческого разума в конце XVIII века присоединилась весьма значительная доля заблуждения и тирании. Не будем обманывать себя, признаемся в этом открыто и громко. Эта доля заблуждения и тирании была в особенности последствием упоения, в которое повергнут был человеческий разум беспредельностью приобретенной им власти. Обязанность и, по моему мнению, заслуга нашего времени заключается в сознании той истины, что всякая власть, умственная или материальная, кому бы она ни принадлежала, правительствам или народам, мыслителям или государственным людям, в какой бы сфере она ни проявлялась, – что всякая человеческая власть, говорю я, носит в самой себе врожденный недостаток, зародыш слабости и злоупотреблений, необходимо требующий точного определения ее формы и размеров. Общая свобода всех прав, всех интересов и мнений, свободное развитие всех влияний и законное, совместное существование их – вот единственная система, при которой всякая сила, всякая власть может быть заключена в законных пределах, без стеснения для других общественных элементов, – единственная, одним словом, система, при которой действительно и для всех одинаково может существовать право свободного исследования. Таков великий результат, таково великое поучение, представляемое борьбою, которая в конце XVIII века завязалась между абсолютною властью в области правительственной и такою же властью в области духовной.
