Пока Иван был в заточении, предпринималось много попыток освободить свергнутого императора и вновь возвести на престол. Последняя попытка обернулась для молодого заключенного гибелью. В 1764 году, когда уже царствовала Екатерина II, подпоручик В. Я. Мирович, несший караульную службу в Шлиссельбургской крепости, склонил на свою сторону часть гарнизона, призывая освободить Ивана. Однако стражникам Ивана была выдана секретная инструкция умертвить арестанта, если его будут пытаться освободить (даже предъявив указ императрицы об этом), поэтому в ответ на требование Мировича о капитуляции, они закололи Ивана и только потом сдались. Мирович был арестован и обезглавлен в Петербурге как государственный преступник. Существует неподтвержденная версия, согласно которой его спровоцировала Екатерина, чтобы избавиться от бывшего императора.
«Известный арестант» похоронен, как считается, в Шлиссельбургской крепости; он единственный из российских императоров (если считать найденные и перезахороненные останки Николая II подлинными), чье место захоронения сейчас точно не известно.
В декабре 1747 года был «добит» последний герой былых времен – Лесток, много о себе возомнивший. Лестока арестовали за связь с прусскими и шведскими агентами, получаемый от них «пенсион» и интриги против союзников России. Бестужев победил, российская дипломатия теперь стала воистину русской.
А юная принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская хорошо выучила уроки, которые преподала ей русская реальность, – она воплотит их в жизнь не менее успешно, чем ее наставники по российской политической истории.
17 ноября 1761 года у Елизаветы начались лихорадочные припадки. Ее нельзя было беспокоить, но советники непрерывно доносили о расстройстве в делах, неповиновении чиновников, нехватке денег. 12 декабря – новый, особенно тяжелый приступ. Правда, 20 декабря наступило неожиданное облегчение, но 22 декабря в 10 часов вечера у императрицы открылась кровавая рвота с кашлем. Обнаружились и некие другие признаки, по которым медики заключили, что существует прямая угроза жизни. Елизавета исповедалась и соборовалась, дважды приказывала читать и сама повторяла отходные молитвы. Агония продолжалась всю рождественскую ночь и почти весь день Христова пришествия. Елизавета Петровна скончалась около 4 часов дня 25 декабря 1761 года.
На трон взошел Петр III, которому на тот момент было 34 года. Этого человека с полным основанием можно отнести к числу наиболее странных и противоречивых деятелей российской истории. Споры о нем начались еще при его жизни и продолжаются до сих пор. Наиболее распространено мнение о Петре III как об умственно неполноценном человеке, едва не приведшем страну к хаосу. С этой точки зрения все его шестимесячное царствование представляется досадным недоразумением, вовремя исправленным гвардейскими полками во главе с Екатериной II. Но в отечественной и зарубежной литературе имеется ряд работ, в которых политика Петра III признается вполне обоснованной, а сам он предстает способным государственным деятелем, не успевшим в полной мере реализовать свой творческий потенциал. Так кем же он все-таки был?
От своего брака Екатерина ждала императорской короны, а не личного счастья. Поэтому она уже в 1756 году планировала будущий захват власти. Во время тяжелой и продолжительной болезни Елизаветы Петровны Екатерина дала понять своему «английскому товарищу» Х. Уильямсу, что надо подождать только смерти императрицы. (Англии в тот момент была весьма выгодна смена политического курса в России.) Однако Елизавета умерла только в 1761 году, и на престол взошел ее законный наследник Петр III. После захвата власти Екатерина попыталась в своих манифестах, а затем в «Записках» нарисовать уродливо-гротескный образ своего супруга. Эта тенденциозная информация перекочевала в труды историков. С. М. Соловьев называл Петра Федоровича «чужим государем», «заклятым врагом России», существом слабым физически и духовно. Для В. О. Ключевского Петр III был «самым неприятным» из «всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета», ограниченным, ничтожным, лживым, спившимся человеком, ненавистником всего русского. По его словам, «перед возмущенным чувством оскорбленного национального достоинства опять восстал ненавистный призрак второй бироновщины, и это чувство подогревалось еще боязнью, что русская армия будет раскассирована по армейским полкам, чем ей уже грозил Бирон. Все общество чувствовало в действиях правительства Петра III шалость и каприз, отсутствие единства мысли и определенного направления».
