Однажды я отправился на северную стену с Бредом, долговязым тринадцатилетним
парнем, походившим на Кири черными волосами и худым ястребиным лицом. Мы
засели за камнями, положили винтовки на колени и стали с наслаждением
вдыхать ночной воздух. Погода стала чуть более теплой, небо прояснилось,
звезды мерцали с такой силой, что, казалось, вот-вот упадут. Тишина была
такой, что в ушах начинало звенеть. На южной стене горели костры, но обезьян
не было видно, поэтому мы с сыном повели беседу о разной всячине.
Вскоре перед кострами появилась целая куча обезьян и запрыгала, как ожившие
куклы из черной бумаги. Мы открыли по ним пальбу, но без видимого
результата. После очередного выстрела Бреда одна обезьяна шлепнулась,
покатилась по земле и исчезла из виду. Я неоднократно наблюдал такие падения
— они были частью танца. Однако это было удобной возможностью укрепить
уверенность Бредли в своих силах. Я сгреб его за плечи и крикнул:
— Черт! По-моему, ты попал!
Через три дня Клей Форнофф превратился в Плохого Человека. Все именно этого
и ожидали после того как он показал, на что горазд, с Синди Олдред, старшей
сестрой Хейзел. Клей умасливал ее и сманивал с собой на равнину; Синди не
нужно было особенно долго уговаривать, потому что репутация у нее была не
лучше, чем у сестрицы, но даже ей требовалась ласка. От грубого обращения
она заартачилась, и тогда Клей потерял терпение: он поколотил ее, затащил в
кусты и там попытался над ней надругаться. На следующий день Синди выдала
его, и он не стал отпираться. Ему грозила серьезная кара, но Синди проявила
снисхождение — возможно, у него имелось против нее какое-то оружие,
остановившее занесенную руку: она попросила, чтобы его помиловали, и Клей
отделался предупреждением. Это означало, что отныне он будет под строгим
наблюдением, и любая его оплошность неминуемо приведет к изгнанию в пустыню
без шанса на возвращение.
Дело было в полнолуние. Луна превратилась в чудовищный золотой шар,
разбухший сверх всякой меры; в ее свете каньон сиял так, словно сам
превратился в источник света. Я прогуливался с Бредом и как раз находился
перед лавкой Форноффа, закрывшейся пару часов назад, когда услыхал внутри
какой-то шум. Лошади, стоявшие поблизости в загоне, взволнованно перебирали
ногами. Я велел Бреду оставаться позади и осторожно завернул за угол, держа
винтовку наготове. Какая-то тень метнулась к загону. Я прицелился и задержал
дыхание. Однако прежде чем спустил курок, Бред схватился за ствол.
— Это Клей, — прошептал он.
— С чего ты взял?
— Я его узнал.
— Тем хуже для него: воровать из отцовской лавки! — Я снова поднял винтовку,
однако Брел опять отвел ствол, умоляя меня не стрелять.
Тень миновала загон, где лошади, в глазах которых отражался лунный свет, уже
бегали по кругу, словно угодили в водоворот.
— Пошли, — позвал я Бреда. — Я не буду стрелять.
Тень прижалась к стене лавки по соседству с загоном. Я толкнул Бреда за
угол, прицелился и негромко произнес:
— Не вздумай шелохнуться, Клей Форнофф.
Клей как воды в рот набрал.
— Выйди на свет, чтобы я тебя видел, — приказал я, — не то пристрелю!
Он повиновался. Это был мускулистый светловолосый балбес, лет на пять-шесть
старше Бреда; на нем был овчинный тулуп, приобретенный папашей в
Уиндброукене. У него были капризные пухлые губы, широко расставленные глаза
на смазливой физиономии; в руках он держал дробовик и несколько коробочек с
патронами. Его длинные волосы развевались на ветру.
— Зачем тебе столько патронов? — спросил я, отступая на середину улицы.
Он не ответил, злобно косясь на Бреда.
— Лучше тебе бросить дробовик, — посоветовал я.
Он швырнул дробовик к моим ногам.
— И патроны. Не кидай, а просто положи.
Когда он подчинился, я подошел ближе и холодно посмотрел на него.
— Если я тебя выдам, — проговорил я, — тебя отправят на запад босым и без
одеял. Будешь тут ошиваться, так и сделаю.
Надо отдать ему должное: он взирал на меня без всякого страха.
— Дайте мне лошадь, — попросил он.
Я обдумал просьбу. Я все равно расскажу о случившемся старине Форноффу, а он
с радостью отдал бы сыну лошадь.
