История абдеритов - страница 10

– О, опишите же нам это чудовище красоты! – воскликнули абдеритки, испытывавшие по самой естественной причине бесконечное удовольствие от подобной беседы.

– Вам будет нелегко представить себе это. Вообразите полную противоположность греческому идеалу: рост грации и полнота Цереры,[66] черные волосы, но не распущенные по плечам длинные локоны, а короткие, курчавые от природы, как овечья шерсть. Лоб широкий и сильно выпуклый; нос, резко загнутый кверху и в середине слегка приплюснутый. Щеки круглые, как у трубача, рот большой…

(Филинна улыбнулась, чтобы показать свой маленький ротик).

– Губы очень толстые и вывернутые, и два ряда зубов как две нити жемчуга.

(Красавины разом прыснули со смеху по единственной причине – обнажить свои собственные зубы. Ибо что же тут было смешного?)

– А их глаза? – спросила Лисандра.

– О, они настолько малы и такого водянистого цвета, что я долго не решался назвать их прекрасными.

– Демокрит, кажется, предпочитает гомеровы воловьи глаза, – заметила Мирида, метнув насмешливый взгляд в сторону красавицы с большими глазами.

– Действительно, – ответил Демокрит с таким выражением лица, что и глухой мог понять, какой комплимент он ей сказал, – прекрасные глаза не кажутся мне слишком большими, а некрасивые для меня всегда слишком малы.

Красавица Лисандра бросила торжествующий взгляд на своих приятельниц и щедро одарила Демокрита сиянием своих очей, в которых светилось удовлетворение.

– Можно полюбопытствовать, что вы называете красивыми глазами? – спросила маленькая Мирида, заметно вздернувши носик. Взгляд прелестной Лисандры, казалось, ему говорил: ведь вы не затруднитесь дать ответ на этот вопрос.

– Красивыми глазами я считаю такие, в которых отражается прекрасная душа,[67] – сказал Демокрит.

Лисандра посмотрела растерянно, словно человек, услышавший что-то неожиданное, в чем он не может найти для себя ответа. «Прекрасная дута… – подумали все абдеритки. – Что за удивительные вещи привез этот человек из дальних стран. Прекрасная душа! Наверно, это еще мудреней его обезьян и попугаев!»

– Но все эти тонкости, – произнес толстый советник, – отвлекают нас от главного. Мне кажется, речь шла о прекрасной Елене из Эфиопии, и я хотел бы знать, что же такого прекрасного находят в ней эти добрые люди?

– Все! – ответил Демокрит.

– Но в таком случае они не имеют никакого понятия о прекрасном, – сказал ученый.

– Прошу прощения, – возразил рассказчик. – Так как эфиопская Елена была предметом мечтаний всех молодых людей, то отсюда следует, что она отвечала идеалу красоты, жившему в воображении каждого из них.

– Вы принадлежите к школе Парменида?[68] – спросил ученый, приняв вызывающую позу.

– Я принадлежу самому себе, весьма незначительному человеку, – ответил Демокрит, несколько смутившись. – Если вам не нравится слово «идеал», то разрешите мне выразиться иначе. Прекрасная Гуллеру – так звали черную красавицу, о которой мы ведем беседу…

– Гуллеру? – воскликнули абдеритки и начали, не переставая, хохотать.

– Гуллеру! Что за имя! Ну так что же с вашей прекрасной Гуллеру? – спросила остроносая Мирида таким тоном, который был трижды острей ее носа.

– Если вы когда-нибудь окажете честь посетить меня, – отвечал философ с самой непринужденной учтивостью, – то узнаете о судьбе прекрасной Гуллеру. А сейчас я должен сдержать обещание, данное этому господину. Итак, облик прекрасной Гуллеру…

(«Прекрасная Гуллеру!», повторяли абдеритки и смеялись снова, но Демокрит не прерывал своего рассказа).

– …вызвал, к несчастью, великую страсть у всех юношей страны. Это доказывает, что в ней видели красавицу.[69] Несомненно, ее считали красивой, и именно поэтому она не была уродливой. Эфиопы, следовательно, делали различие между тем, что казалось им красивым и некрасивым. И если десять самых различных эфиопов сходились в суждении о своей Елене, то это, видимо, происходило потому, что они имели одинаковые представления о красоте и уродстве.

– Это вовсе не доказательство, – сказал абдеритский ученый. – Разве не мог каждый из этих десяти находить в ней приятным что-то иное?