Так выглядит русская школа в момент своего зарождения; такой она оставалась до исторических потрясении 1223 года.
Начиная с тринадцатого вплоть до шестнадцатого столетия «духовная школа» деградировала, быстро утрачивая свой публичный характер. Под тяжестью событий, переживаемых страной, она исчезла как учреждение. Этот процесс был вполне естественным, ибо ни один социальный организм не обладает такой хрупкостью, как школа, такой способностью быстро реагировать на политические события внутри страны и за ее пределами.
В свете национальной трагедии XIII века ясно ощущается процесс угасания публичной школы. Но это не означало прекращения книжного просвещения. Культурные накопления предыдущих веков были настолько значительны, что на протяжении полутораста лет русская литература жила художественно-эстетическими принципами, сложившимися в Киевской Руси. Для прославления национальной победы 1380 года старорусский книжник не нашел ничего лучшего, как повторить классическую форму книжного эпоса, отлившегося в военно-героическую песню. Он вливал новое вино в старые меха, и в этом была его слабость. Но самый факт обращения к лучшим произведениям литературы XII века свидетельствовал о живучести книжной традиции Киевской Руси. И нет ничего удивительного, что с середины XIV века для прославления Московского государства расцветает богатая панегирическая литература.
Духовная школа в Киевской Руси продержалась очень недолго: она перестает существовать с момента прекращения правительственных наборов в священники. Публичные школы, которыми богата была Киевская Русь, представляли, по существу, светскую школу грамотности, где преподавание велось духовенством, а учебниками являлись культовые, богослужебные книги, приспособленные для учебных целей. Обучавшиеся в ней подростки были далеки от мысли о принятии сана. Основным контингентом этой школы были дети тяглых людей. Естественно, что родители, отдавшие своих детей в школу, преследовали часто утилитарные цели. Семье нужны были
грамотные люди. Тяглый человек, вступая в договорные отношения со своим господином, юридически, то есть письменным договором, закреплял свои обязанности по отношению к нему, а господин в том же договоре указывал свои права и обязанности по отношению к тягловому человеку. Незнание грамоты затрудняло процесс подобной сделки и было крайне невыгодным для человека, не умеющего прочитать то, что написано в договоре. Договоры, писанные на бересте, найденные последней археологической экспедицией профессора Арциховского, объясняют практическое значение грамотности в среде тяглых людей. Угасание публичной школы нужно видеть прежде всего в исчезновении контингента школьников, родители которых были людьми всякого звания. На плечи их и обрушилась вся тяжесть татарского нашествия. В сложившихся условиях важнее всего были рабочие руки, даже детские, нужно было платить дань Орде. Тяглому человеку было не до школы, да и не было нужды в образовании; разумеется, ни о каких договорах не могло быть речи, когда выплачивалась «военная контрибуция» - дань.
Никаких существенных изменений в среде духовенства в этот период не произошло. Дети его, по достижении определенного возраста, наследовали места своих родителей. Правда, теперь они не посещали публичной школы, ибо таковая исчезла и лишь в некоторых областях влачила жалкое существование. Священнику не было смысла отправлять своего сына из дома для того, чтобы тот научился читать и писать. Он легко мог обучиться грамоте дома, у своего же отца. Что касается приобретения навыков отправления церковных служб, то попович, живущий при отце, свободно усваивал таковые. Со временем он становится естественным кандидатом на отцовское место. Таким путем устанавливалась наследственность церковных мест, а это создавало касту духовенства, которое выступало как «учительное сословие»» продолжая удерживать в своих руках монополию на просвещение.
Учительная деятельность духовенства значительно сокращалась с исчезновением публичной школы. Она сводилась к индивидуальному обучению детей княжеских и боярских, а иногда и тяглых людей, домогавшихся священнического сана, то есть выхода из своего положения. Духовенство неохотно бралось обучать последних, видя в них своих завтрашних конкурентов, они и сами чаще обращались к мастерам, чем к приходским священникам. Мастер был искусный, покладистый педагог, ведший ученика непосредственно к цели, в то время как учитель- священник, воспитанный в традиции школы, стремился пропустить своего ученика через стадии обучения, пройденные им самим. Ученик не был подготовлен к систематическому обучению: он жил до двадцати пяти - тридцати лет, не помышляя о сане, вел нищенское хозяйство и, разумеется, не мог уделять время занятиям, а уже «затем принимался за ученье, чтобы, немного поучившись, идти к архиерею просить места»
