Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 2. 1934-1953 - страница 93

Вспоминает командир артиллерийского взвода связи лейтенант Валентин Дятлов: "Атака. Поднимается черная цепь безоружных людей. За ней вторая. Черное на снегу — прекрасная мишень. Немец поливает эти цепи плотным свинцом. Они залегают. Командир батальона орет: "Вперед! Вперед! Застрелю!" Но попробуй оторвать себя, безоружного, от земли под артиллерийским, пулеметным и автоматным огнем".

Они все-таки поднимались, эти пережившие отчаяние оккупации, немолодые мужики. Из них выжили единицы. Положение этих крестьян хуже, чем у штрафников. Из "черной" деревенской пехоты — особой разновидности штрафбата — выбраться нельзя никогда. Из штрафников можно вырваться. По ранению, в связи со снятием судимости, за отличие в бою или по истечении срока пребывания в штрафбате. Срок этот до трех месяцев. Если не убьют, конечно.

Так вот, в феврале 1944 года генерал армии Рокоссовский лично посещает окопы 8-го отдельного штрафного батальона, в командном составе которого Александр Пыльцын. Рокоссовский приходит после тяжелейших боев под Жлобином, в Белоруссии. Потери в штрафбате огромные. Генерал был спокоен, со всеми доброжелателен, и с командирами, и со штрафниками. Сам приход командующего фронтом в штрафбат — событие, не имеющее равных. Генералы по-разному относятся к штрафникам. Генерал Горбатов, командующий 3-й армией в подчинении Рокоссовского, освобождает и награждает штрафников вне зависимости от ранения, а просто за отвагу и смелость в бою.

Генерал Батов, командующий 65-й армией фронта Рокоссовского, оправдывает только тех штрафников, кто убит или ранен.

Штрафники объясняют столь разное отношение просто: Горбатов и Рокоссовский, в отличие от Батова, имеют собственный опыт пребывания в заключении.

Рокоссовский о трех годах во внутренней тюрьме Ленинградского управления НКВД не вспоминает.

Воспоминания Рокоссовского начинаются словами: "Весной 1940 года я вместе с семьей побывал в Сочи. После этого был приглашен к народному комиссару обороны С. К. Тимошенко. Он тепло и сердечно принял меня. Семен Константинович предложил мне снова вступить в командование 5-м кавалерийским корпусом. В этой должности я служил еще в 36–37 года".

О том, что происходило между 1937 годом и весной 1940-го в Сочи — ни слова. В августе 1937-го командующий 5-м кавалерийским корпусом Рокоссовский арестован и доставлен из Пскова в Ленинград во внутреннюю тюрьму НКВД. Рокоссовского обвиняют в организации военно-фашистского заговора и в шпионаже в пользу польской и японской разведок. Оговорил Рокоссовского командарм 2-го ранга Великанов. Оговорил под пытками.

Единственный раз Рокоссовский публично вспоминает о происшедшем в апреле 1962 года во время встречи со слушателями Академии Фрунзе. Он говорит: "Били вдвоем, втроем. Одному-то со мной не справиться. Держался. Знал, что если подпишу, то верная смерть". Его сокамерник генерал Балдынов говорит: "Каждый раз возвращаясь в камеру после допросов, он упорно повторял: "Ни в коем случае не делать ложных признаний, не оговаривать ни себя, ни другого. Коли умирать, так с чистой совестью"".

К. Рокоссовский. Конец 30-х годов

У Рокоссовского выбито девять зубов, сломаны три ребра. Молотком отбиты пальцы ног.

Семья Рокоссовского — жена и дочь — после его ареста выслана из Пскова в Армавир. Жена устроилась кассиршей в парикмахерской. Дочь училась в школе. Школы приходилось менять. В каждой школе в класс входил очередной директор и говорил: "Дети, я хочу, чтобы вы знали, что среди вас находится дочь врага народа. Встань, встань, девочка". Девочка вставала. Потом она ездила одна в 12 лет в Москву, на Лубянку, с передачей для отца.

Рокоссовского дважды водили на расстрел. Ставили на краю ямы. Солдаты по команде стреляли. Генералы, стоявшие справа и слева от Рокоссовского, падали. Его оставляли в живых.

После XX съезда, осудившего культ личности Сталина и сталинские репрессии, Хрущев предложит Рокоссовскому написать статью в духе оттепели. Рокоссовский наотрез откажется, скажет: "Товарищ Сталин для меня святой. Я свое мнение о нем не изменю".

Прежде всего в этом ответе Рокоссовского — его личное отношение к Хрущеву, отношение на уровне "а пошел ты", как свой своему, еще с фронта, как командир политработнику. Но также здесь и представление об офицерском долге. И нежелание битого, а затем успешного человека ворошить старое — ведь выпустили же, и поднялся, и как поднялся, значит, есть все-таки справедливость. И еще многое.