До недавнего времени внутренняя противоречивость «теории козла отпущения» была достаточным основанием для того, чтобы отказаться от нее как от одной из многих теорий, побудительным мотивом которых является стремление к эскапизму. Однако появление террора как основного средства правления придало этой теории большую убедительность, чем та, которой она обладала когда-либо прежде.
Коренное отличие современных диктатур от всех тираний прошлого заключается в том, что террор используется не как средство уничтожения и запугивания противников, а как инструмент управления совершенно покорными массами людей. Террор, каким мы его знаем сегодня, применяется без какого-либо предварительного повода, его жертвы невиновны даже с точки зрения преследователя. Так обстояло дело в нацистской Германии, когда полномасштабный террор применялся против евреев, т. е. против людей с какими-то общими характеристиками вне зависимости от особенностей их личного поведения. В Советском Союзе ситуация более запутанная, однако факты, к сожалению, еще более очевидны. С одной стороны, большевистская система, в отличие от нацистской, теоретически никогда не признавала возможность использования террора против невиновных, хотя, если исходить из практики, это представляется лицемерием, и все же указанное различие чрезвычайно важно. С другой стороны, русская практика в одном отношении продвинулась дальше немецкой: произвол в применении террора не обуздывается даже расовыми соображениями, а поскольку прежние классовые категории давно отброшены, то в России любой может неожиданно стать жертвой полицейского террора. Мы не будем здесь останавливаться на принципиальной особенности правления посредством террора, заключающейся как раз в том, что никто, даже палач, никогда не может быть свободным от страха. Здесь мы просто обращаем внимание на произвольность выбора жертв, и в связи с этим решающее значение имеет то обстоятельство, что они объективно невиновны, что они выбираются вне зависимости от того, что они могли или не могли совершить.
На первый взгляд это может предстать как запоздалое подтверждение «теории козла отпущения». Действительно, жертва современного террора являет все характеристики козла отпущения: она объективно и абсолютно невиновна, поскольку ничего из того, что она совершила или не совершила, не имеет значения и никак не связано с ее судьбой.
Поэтому есть соблазн вернуться к такому объяснению, которое автоматически освобождает жертву от всякой ответственности. Такой подход кажется совершенно адекватным реальности, где ничто не поражает нас так, как полная невиновность человека, оказавшегося захваченным чудовищной машиной, и его полная неспособность каким-нибудь образом изменить свою судьбу. Террор, однако, только на последней стадии своего развития является всего лишь формой правления. Для того чтобы установить тоталитарный режим, террор должен быть представлен как инструмент воплощения определенной идеологии. И эта идеология должна приобрести поддержку многих, и даже большинства, прежде чем террор сможет обрести стабильный характер. Главное для историка заключается в том, что евреи, прежде чем стать главными жертвами современного террора, стали центром нацистской идеологии. А идеология, которая хочет убеждать и мобилизовать людей, не может выбирать жертву произвольно. Другими словами, если в такую явную подделку, как «Протоколы сионских мудрецов», верят настолько много людей, что эта подделка может стать текстом целого политического движения, то задача историка уже не может ограничиваться разоблачением фабрикации. Она, конечно, не может состоять в выдумывании таких объяснений, которые обходят основной политический и исторический факт: то, что в подделку верят. Этот факт более важен, чем то (исторически говоря, вторичное) обстоятельство, что она является подделкой.
Объяснение посредством ссылки на козла отпущения по-прежнему является одной из основных попыток уклониться от понимания серьезности антисемитизма и значения того обстоятельства, что евреи оказались втянутыми в эпицентр событий. Столь же распространенной является и противоположная доктрина о «вечном антисемитизме», согласно которой ненависть к евреям — это привычная и естественная реакция, а история лишь предоставляет для нее больше или меньше поводов. Взрывы не нуждаются в каких-то особых объяснениях, поскольку являются естественными последствиями существования определенной вечной проблемы. То, что эта доктрина была принята профессиональными антисемитами, совершенно естественно, поскольку она служит алиби по отношению к любым ужасам. Ведь если верно, что человечество настойчиво убивало евреев в течение более чем двух тысячелетий, то в таком случае убийство евреев является нормальным, даже человечным занятием, а ненависть к евреям не нуждается в оправдании посредством какой-либо аргументации.
