.
• • •
Эти высказывания принадлежат людям, которые подробно изучали врачующую силу литературных текстов. Все исследователи сходятся на том, что принцип надежды, присущий мировой культурной традиции, с древнейших времен проникал в мифы, предания, сказки и легенды. Истории, естественно зародившиеся и созревшие в народной гуще, будь то сказания о караванах или религиозные притчи, имеют одни и те же характерные черты: они содержат в себе поучение и обещание. Поучение это, попросту говоря, урок умения жить. В качестве «темы урока» берется один из возможных взглядов на человеческую жизнь и деятельность, либо способствующий, либо препятствующий удовлетворенности жизнью. С обещанием дело обстоит несколько сложнее. С одной стороны, оно связано с сутью поучения: придерживайся полезных взглядов, и у тебя будет хорошая и правильная жизнь. С другой, волны тончайших намеков выносят его далеко за пределы житейской практики, обещание становится подлинным вестником надежды – надежды на то, что благоприятный выход в принципе возможен даже для самой запутанной и проблематичной жизни.
Сегодня и поучения, и обещания утратили значительную долю своей былой популярности. Люди с предубеждением относятся к всезнайству и добрым советам авторитетных личностей. По-настоящему ценным считается лишь собственный опыт, а это довольно редкая вещь. Обещания, которые кажутся оторванными от реальности, воспринимаются скептически. Вера в «здоровый мир» и в возможность его установления в будущем исчезла. При такой сверхчувствительности и таком недоверии люди лишили себя шанса находить помощь и совет в народных сказках и легендах, а ведь они могли бы дать импульс к поиску пути в кризисной ситуации. Как мы увидим дальше, при известных обстоятельствах сказки и легенды способны принести утешение даже в случае жизненного краха – в том измерении, которое перекрывает саму смерть.
Чтобы проиллюстрировать сказанное конкретными примерами, я хочу предложить читателю восемь коротких текстов. Я попытаюсь рассмотреть их на предмет поучительного потенциала и связать с методами оказания психотерапевтической помощи. Затем я постараюсь выделить скрытое в них обещание, причем оба его лика:
– должное, высвечивающееся в «напряженном поле между сущим и должным» (Франкл), в котором постоянно протекает наша жизнь, и – указание на «сверхсмысл» (Франкл), некий «последний предел», где наши надежды еще могут осуществиться, даже если мы уклонились от должного. Как прекрасно сказал художник Пауль Клее: «Искусство ведет игру с предельными сущностями, само того не сознавая, и все-таки достигает их».
Ямка в песке
В изложении легенды из жизни великого учителя Церкви – Блаженного Августина (354–430) говорится:
Когда Августин был еще молод, он проходил однажды по пустынному морскому берегу. Перед лицом могучей стихии бушующего моря он стал размышлять о таинственных силах, не позволяющих Вселенной пребывать в состоянии покоя. Он ломал себе голову и строил разные предположения, как вдруг заметил ребенка, который весьма старательно переливал с помощью раковины морскую воду в небольшую ямку, вырытую в песке. Августин остановился и некоторое время наблюдал за его действиями, а потом спросил, чем тот, собственно, занимается. Ответ был до смешного неразумным: «Я хочу перенести море в эту ямку!» Но когда Августин с улыбкой заметил, что это абсолютно невозможно, мальчик ответил: «Скорее можно влить в эту ямку воду всех морей, которые есть на земле, чем постичь человеческим разумом тайну Творения».
Поучение, содержащееся в тексте, неоспоримо. «Склонись перед тайной» – так сформулировал бы его Франкл. Не желай невозможного, не пытайся познать пути Господни!
Вспоминаю одну свою пациентку. Это была 63-летняя женщина, которую мучили сильные страхи. Когда ей предстояла поездка, она еще за несколько недель начинала думать, что будет делать, если заболеет за границей. Вспоминала газетные статьи о загрязненных и ядовитых пищевых продуктах и во всех деталях воображала себе, как будет беспомощно лежать в душном гостиничном номере, страдая от колик и не имея сил перенести обратную дорогу домой. Так же панически реагировала она и на другие внештатные ситуации и события своей жизни и чувствовала себя более-менее уверенно, лишь будучи затянутой в твердый корсет однообразного домашнего распорядка. Это вызывало большую досаду ее супруга, непоседливого и предприимчивого пенсионера. Почему она всегда и везде видела только негатив? Может быть, горький опыт прошлого раздувал в ней эти страхи? Возможно, но лишь отчасти. Ее отец погиб на войне, со своим отчимом она не поладила, из интерната сбежала к своей старшей сестре. Все это, конечно, было не самым лучшим вступлением к собственной симфонии личностного становления. Но затем наступил длительный спокойный период – 18 продуктивных лет работы в качестве лаборантки. Несмотря на изменчивые и несколько неуравновешенные отношения с окружающими, это было время постепенного человеческого созревания. Наконец она вступила в брак, в котором и пребывала до сих пор. В общем и целом, слишком мало оснований для хронического пессимизма.
