Да, юность дарит нам чудесные утра,
Из ночи день встает и празднует победу.
Молодость, говорит Гюго, это чудо, триумф и победа. При этом он скромно, но все же во весь голос, намекает на утро после бурной ночи сладострастной любви.
А теперь давайте посмотрим, что по этому поводу думает Поль Низан. В начале книги «Аден Араби» у него есть такие строки:
Мне было двадцать лет. И я никому не позволю сказать, что это самый прекрасный в жизни возраст.
Кто бы что ни утверждал, говорит нам Низан, но юность никак нельзя назвать самым лучшим периодом существования человека на этой земле. Так что же все-таки представляет собой молодость? Триумф и праздник жизни или же болезненный период колебаний и неуверенности, вызванных его внутренне противоречивой природой и отсутствием четких ориентиров?
Данное противоречие явственно просматривается в творениях великого множества писателей и особенно поэтов. В частности, оно лежит в основе всего творческого наследия Артюра Рембо. Повторю еще раз: Рембо представляет для нас особый интерес по той простой причине, что его можно с полным основанием назвать величайшим воспевателем юности. Его произведения – не что иное, как воплощенная в стихах молодость, та самая молодость, которая рано или поздно обречена уйти в прошлое. Давайте сравним два взаимоисключающих фрагмента его автобиографической поэмы в прозе «Одно лето в аду».
В начале, в самой первой фразе, мы читаем:
Когда-то, насколько я помню, моя жизнь была пиршеством, где все сердца раскрывались и струились всевозможные вина.
Говоря «когда-то», Рембо имеет в виду время, когда ему было семнадцать лет, это притом что поэма написана им в двадцатилетнем возрасте. Стало быть, речь здесь идет о человеке, на всех парах прожигающем жизнь, начало которой отмечено печатью хмельного праздника и любви.
Но вот ближе к концу текста он, будто старик, с болью вспоминающий давно ушедшие дни, говорит:
Юность моя не была ли однажды ласковой, героической, сказочной, на золотых страницах о ней бы писать?
Однако Рембо, испытывающий столь горькие сожаления, этот тоскующий старик, которому всего двадцать лет, уже охвачен другой страстью – стремлением к систематическому обустройству собственной жизни, и поэтому он пишет отречение, напоминающее эпитафию над могилой пагубного могущества эмоциональных порывов, нарциссического отношения к самому себе и непреходящего разгула страстей:
Я, который называл себя магом или ангелом, освобожденным от всякой морали, я возвратился на землю, где надо искать себе дело и соприкасаться с суровой реальностью.
Этот мотив возвращается еще раз, уже в самом конце, символизируя скорее отказ от самой поэзии:
Никаких псалмов: завоеванного не отдавать. Ночь сурова! На моем лице дымится засохшая кровь, позади меня ничего, только этот чудовищный куст!.. Духовная битва так же свирепа, как сражение армий; но созерцание справедливости – удовольствие, доступное только Богу.
Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и настоящая нежность. А на заре, вооруженные пылким терпеньем, мы войдем в города, сверкающие великолепием.[52]
Как видите, в начале необузданные страсти истинного прожигателя жизни, безудержный героизм, поэзия и праздник, в то время как в конце «никаких псалмов», иными словами, стихотворений. Человек обратился в новую веру, основанную на неукоснительном долге, на требованиях строго упорядоченной, благоустроенной жизни. В отличие от времен бурной юности, теперь ему требуется совсем другое – всепобеждающее терпение. За какие-то три года Рембо прошел через все шатания между двумя полюсами молодости: абсолютной властью сиюминутных страстей и подчиненных им чувственных наслаждений, с одной стороны, и стоического терпения ради достижения жизненного успеха – с другой. Будучи в семнадцать лет трубадуром, в двадцать он превратился в колониального торгаша.
Теперь я позволю себе перейти к вопросу, который больше обращаю даже не к молодежи, а самому себе.
На каких весах в XXI веке можно взвесить истинную стоимость молодости? Что мы сегодня можем об этом сказать, учитывая самые разные и неоднократно высказывавшиеся мнения? И что получим в итоге взвешивания двух противоречивых страстей, составляющих саму суть молодости? В какую сторону качнется чаша наших гипотетических весов?
