Такая религия, простая и понятная, находила живой отклик в душах кочевников. Вместе с тем, нет нужды пояснять, почему поиски каких-либо вещественных доказательств христианства половцев, не почитавших даже креста, для раннего периода их истории обречены на неудачу. Можно сказать, что духовность несторианства уводила половцев значительно дальше от язычества и идолопоклонства, чем ортодоксальность осудивших их представителей семи Вселенских соборов. В этом плане удивительно яркую картину иконоборчества половцев дает рассказ ПВЛ об их нападении на Киево-Печерский монастырь 20.7.1096 г., когда они «вземьше иконы, зажигаху двери и укаряху Бога и законъ нашь <…> глаголаху: где есть Богь ихъ; да поможете имъ и избавить я от насъ; и ина словеса хулная глаголаху на святыя иконы, насмихающеся» [Ип., 223].
Но если для установления христианства половцев мы не располагаем «крестными свидетельствами», то в руках «каменных баб», еще недавно во множестве стоявших на пространствах южно-русских степей, обнаруживаем не менее важные и убедительные доказательства. Традиционно считается, что в своих руках все они держат «сосуд»[58], хотя при внимательном изучении часть этих предметов оказывается более похожа на свиток, часть — на книгу, и только меньшая часть имеет сходство с сосудом, напоминая в этом случае о евхаристии («чаша Грааля»), а в двух других — об Учении. В последнем «каменные бабы» удивительно схожи с католическими надгробиями Западной Европы того же времени, на которых скульпторы точно также изображали умерших в парадных одеяниях или доспехах, вкладывая им в руки евангелие или молитвенник.
Аналогия оказывается столь полной, что трудно удержаться от сопоставления брани монахов-летописцев в адрес половцев с их же более поздними инвективами «богомерзких латинов» в «идольском богослужении»! Пропасть, разделявшая в сознании православного духовенства XVI–XVII вв. две Церкви, восточную и западную, оказывалась много глубже, чем между православием и мусульманством или действительным идолопоклонством, скажем, обских угров… Но разве не так же относилось к половцам полу-русское, полу-греческое духовенство в XII в.? Вот почему, с точки зрения ортодоксий, монах-летописец был прав, именуя половцев-несториан, смеющихся над иконами, «врагами Бога» и Церкви. Ересь Нестория была предана проклятию на вселенских соборах и порицалась всеми Церквами, поскольку, отказывая Иисусу в божественной природе и полагая Марию не «Богородицей», а всего только «человекородицей», последователи ересиарха «возводили хулу на Бога». Будь половцы действительно язычниками, в подобных тирадах не было бы никакого смысла…
В связи с вопросом о христианстве половцев весьма примечателен один пассаж, содержащийся в поучении «К невежам о посте», изданном по рукописи XVI в. Имп. Публичной Библиотеки, где говорится об обычае «невегласов» топить баню в «великую субботу» и кормить «навье», под видом которых приходят бесы и, обсуждая такой прием, решают остаться в доме таких людей, говоря, что других таких не встречали, хотя «мы же походили по болгаром, мы жепо половцемь, мы же по чюди, мы же по вятичемь, мы же по словеном, мы же по инымь землямъ»[59]. Если указание на «чюдь» и «вятичи» содержит косвенное указание на время и место создания поучения как начало освоения этих окраин из поднепровской Руси в конце XI или в начале XII в. (вспомним слова Владимира Мономаха о его походе на вятичей), то помещение половцев в ряду «болгар» и «словен», безусловно к этому времени окрещенных, определенным образом, выделяет их из массы остальных кочевников.
Столь же примечательны и другие косвенные свидетельства христианства половцев, которыми располагает исследователь. Речь идет о русско-половецких браках, заслуживающих внимания по многим причинам.
В системе матримониальных связей древнерусских князей русско-половецкие браки занимают особое место уже потому, что это единственные известные нам браки Руси со Степью. Никто из предшествовавших половцам кочевников не удостоился родства с так называемыми «Рюриковичами» — ни печенеги, ни торки, ни берендеи, ни угры, ни исламизированные волжские болгары, ни даже хазары, породнившиеся с Византией. Можно полагать, что русские князья брали жен или из числа своих родственников, или из аристократии исключительно христианских народов. Обратных примеров до середины XIII в. у нас просто нет. Правило это подтверждают отдельные браки с ясами/аланами, предками современных осетин, которые в то время были распространены от Северного Кавказа до верховьев Дона и являлись христианами. Предполагать, что в конфессионально-матримониальном вопросе для половцев было сделано исключение, нет никаких оснований. Последнее тем более вероятно, что, упоминая о браках с половчанками, летописи ни разу не говорят об их крещении. Самое большее, что можно обнаружить, это церковное венчание «задним числом», как то произошло с Владимиром Игоревичем и дочерью Кончака, вернувшимися на Русь уже с первенцем, который крещен был, как можно догадаться, еще в степи.
