Валя рассказывал громко, заразительно жестикулировал, и его уже слушали все, даже мужчины.
– Ну, принес я кашу, сам, главное, дежурным был, кастрюлю мы быстренько уговорили, потом компот, все ничего, и с ужином ничего, а ночью чего-то болит у меня внутри, день терпел, потом к врачу пошел, потому как сил нет терпеть больше. Положили меня в госпиталь, просветили там, говорят, застряла эта фигня в пищеводе, за стенку зацепилась.
– Как же ты не заметил, что жестянку ешь? Не жевал, что ли?
– Какое там жевать! Проглотить бы успеть!
– Ну и горазд же ты жрать, Елистратыч! – Это Кирилл Михайлов выразил общее восхищение.
– А что? Я, вообще-то, ем очень мало, но через силу могу сожрать сколько угодно, – это была любимая Валина присказка. – Так я продолжаю. Смотрел меня в госпитале хирург Лев Израилевич, щупал со всех сторон, а потом говорит:
– Жалко мне тебя резать, давай-ка мы эту штуку вниз пропихнем, в желудок.
– А в желудке как же? – спрашиваю.
– За это, говорит, не беспокойся, в матросском желудке все растворится. Ну и пропихнул палочкой какой-то специальной. А потом я два месяца в госпитале ошивался, вазелин пил.
– Как это?
– А так. Приносит мне сестричка стопочку такую, граммов сто жидкого вазелина, я так беру, говорю, мол, девочки, ваше здоровье – и залпом!
– Герой ты, Валентин!
– Да уж, и так два месяца каждый день. Сестрички приходили из других отделений на меня смотреть, хорошеньких много. И главное: на хирургии-то почти все лежачие, после операции, а я один здоровый. Ох, и пожил я в этом малиннике в свое удовольствие!
После работы Надежда поспешила домой, где должны были ее ожидать муж и кот. Кота на две недели их отпуска отдавали в чужие руки к родственникам, и муж страшно волновался, как там котику живется без них, тем более что родственники, беря кота, были далеко не в восторге. Однако, придя домой, она застала пустую квартиру, успела переделать массу хозяйственных дел и начать волноваться, когда, наконец, раздался долгожданный звонок. Муж стоял на пороге с корзиной в руках и выглядел каким-то смущенным. Надежда представила себе отощавшего заморенного Бейсика, который даже мяукнуть не в силах, сгоряча мысленно поклялась себе больше никогда, ни на один день не отдавать бедное животное чужим людям, тут муж прошел в комнату и без сил опустился на диван.
– Ох, все руки мне оттянул!
Он открыл корзину, которая оказалась до краев заполнена чем-то рыжим. Пушистая масса нехотя пошевелилась: показалась голова, потом лапы в белых носочках. Не открывая глаз, кот зевнул, потом открыл глаза, с изумлением огляделся по сторонам, перевалился через край корзины и грузно шлепнулся на ковер. Надежда охнула и села на диван.
– Это не наш кот! Этот в три раза больше.
– Да наш, наш. Это они его так раскормили. Говорят, он все время просил есть.
– Мало ли что просил! Он же теперь килограммов десять небось весит! Все, Бейсик, теперь у тебя будет недельное лечебное голодание.
– Ну уж, ты сразу такие крутые меры! – Сан Саныч забеспокоился.
– Пока не придет в норму, кот будет на строгой диете. Это же кошмар, я его на руки взять не могу, до чего тяжелый!
На следующее утро Надежда в полдевятого была уже перед дверью сектора. Однако дверь была открыта, и Валя Голубев в полном одиночестве уныло сидел за столом над какими-то бумагами.
– Привет, Елистратыч, ты чего это делаешь?
– Ох, мать, не поверишь, некролог переписываю.
– Так вчера же написали?
– Вчера написали, а председатель профкома не принял. И замдиректора по режиму тоже ввязался. «Безвременно погиб» – как это, говорит, ведь все же знают, что он повесился. Я говорю, что же, так и писать – «безвременно повесился»? А он: вы, говорит, товарищ Голубев, очень легкомысленно подходите к сложной проблеме. Это еще, говорит, надо подумать, почему именно в вашем секторе такое случилось. Мы, говорит, разберемся, и уж будьте уверены, этого дела так не оставим! Я говорю, да какая разница, что в некрологе будет написано? Ведь нет человека, значит, хоронить надо – и все. А он: вот вы подумайте еще, как написать, а завтра придете на утверждение. Господи, парткомы давно упразднили, а у них, у начальства-то, ничего не изменилось, все равно все кругом товарищи.
