Все обошлось хорошо. Стефановский, как всякий другой курсант, был рад, что не видит перед собой надоевшей спины инструктора и не слышит каждую минуту его едких замечаний. Взлет, полет по кругу и посадка прошли вполне нормально. Началось дальнейшее совершенствование, тренировка в зоне.
С каждым новым полетом Стефановскому все больше хотелось летать и летать. И эта жажда росла по мере того, как он утолял ее. Однажды эта страсть к полетам чуть не погубила его.
В авиашколах летный день начинался ночью. Курсанты должны успеть попасть на аэродром вместе с первыми лучами солнца. В часы рассвета воздух тих и почти недвижим. Природа не мешает еще не оперившемуся курсанту, которому часто кажется, что все ее стихийные силы обращены против него.
В эту памятную ночь учлеты встали, как обычно. Они построились и шагнули в темноту. Черноморская ночь поглотила их.
Учлеты шли быстро. Песок и мелкая галька хрустели под их ногами. Легкий, едва ощутимый ветерок шептался о чем-то с листвой деревьев и нежно гладил еще не остывшее от сна лицо. К неясным звукам ночи примешивался глухой, отдаленный шелест моря, и ничего больше не нарушало ночную тишину. Потом вдали послышался шум мотора. Где-то ехал грузовик. Рокот нарастал, приближался, но машина шла с потушенными фарами, и трудно было определить, далеко она или близко. Вдруг машина выскочила из-за угла, врезалась в строй, сшибла несколько человек и остановилась. Послышались крики, ругань. Испуганный шофер дал задний ход, и колеса полуторки проехали по сбитому с ног и не успевшему отползти в сторону Стефановскому. Но когда на эту же машину стали усаживать пострадавших чтобы доставить их в госпиталь, Стефановский притаился в темноте и через несколько минут встал в строй. Он шел, еле сдерживая стоны, решив крепиться изо всех сил, чтобы не пропустить свой очередной полет на штопор.
Наблюдая за полетами с земли, инструктор Лазарев никак не мог толком понять, что происходит в воздухе. Учлет Стефановский, до сих пор хорошо успевавший, творил в зоне что-то такое, от чего у Лазарева невольно стали дрожать колени. Стефановский делал все наоборот: давал газ, когда его надо было убирать, брал ручку на себя в тех случаях, когда ее следовало отжимать. Машина принимала самые нелепые положения.
«Если так пойдет дальше, — подумал Лазарев, — то на посадке он неминуемо разобьется».
Но этого не случилось. Машина сделала несколько грубых скачков по земле и встала. Шатаясь, как пьяный, Стефановский вылез из нее. У него темнело в глазах, все тело горело как в огне. Он едва удерживался, чтобы не упасть.
— В госпиталь, — коротко сказал Лазарев, которому вдруг стало ясно все, что хотел скрыть от него курсант.
Потягиваясь на надоевшей больничной койке, Стефановский с нетерпением думал о том времени, когда он выйдет отсюда. Через три-четыре месяца он окончит школу. Далее — истребительный полк. Он жмурил глаза и видел себя на необыкновенных машинах. Они дают скорость в четыреста, пятьсот, нет! — шестьсот километров в час. И сам он смеялся над своими мыслями. Таких машин еще нет. Самая совершенная дает около двухсот. Но и это хорошо! Почти в два раза больше «Аврушки».
Однако, окончив школу, Стефановский не попал в полк, как он мечтал. Его, по установившейся годами традиции, как лучшего выпускника, оставляют в школе инструктором. Он «возит» учеников. Их много. Они разные по натуре и способностям, но совершают почти одинаковые ошибки. Инструктор Стефановский «добирает» ручку на посадке. Твердит ученикам то же самое, что все остальные инструктора твердят своим ученикам во всех остальных школах, в разных вариантах и интонациях.
Работа инструктора — благодарная работа. Многие из его учеников стали известными летчиками. Но Стефановскому эта работа все более становилась не по душе. По натуре он был истребитель. Когда подвертывался случай, он показывал свое мастерство даже на тихоходном «У-1».
Обычно это происходило в так называемый пробный полет. Переплетенная многочисленными стяжками и тросами «Аврушка» жалобно свистела, отвесно пикируя с работающим мотором. Захлебываясь, летела вверх колесами. Завывала на крутых виражах или при продолжительном вертикальном скольжении на крыло до высоты в 50, 20 метров.
