Однако, составляя план действий, Уракава не хотел отрезать себе путь к отступлению. Он решил держаться от Адзисавы подальше. Имя и адрес пострадавшей он запомнил, принял к сведению и то, что влиять на Митико лучше через младшую сестру. Для начала журналист собирался встретиться с этой самой Норико и в зависимости от результата разработать дальнейшую тактику.
3
— Папа! Папа!
Ёрико растолкала его во время самого сладкого, предутреннего сна. Адзисава открыл глаза, но окончательно проснулся не сразу.
— Что такое? — непонимающе уставился он на бледное, встревоженное лицо приемной дочери. Она, видимо, уже давно не спала.
— Папа, я слышала голос тети Томоко.
— А? Голос Томоко?
— Да, она звала тебя.
— Это тебе приснилось, детка. Мертвые никого звать не могут.
— Я слышала! На самом деле слышала!
— Да? И что же сказал голос?
— Он велел, чтобы ты позвонил по телефону.
— Сейчас, ночью? Кому?
— Все равно. Кому-нибудь из знакомых.
— Ёрико, это тебе приснилось. Как это я буду среди ночи людей тревожить? Скоро уже утро, надо спать. Ложись, а то не выспишься, — сказал Адзисава, взглянув на будильник. Было четыре часа.
— Я правду говорю, — упавшим голосом произнесла Ёрико. — Томоко-сан звала тебя…
Должно быть, она и сама уже сомневалась, не приснилось ли ей это. Адзисава вспомнил слова профессора о том, что люди, обладающие прямым видением, склонны переносить работу своего воображения в реальность. «В квартире и телефона-то нет, — подумал Адзисава. — Неужели для того, чтобы позвонить неизвестно кому, поднимать весь дом?»
И он решил оставить слова девочки без внимания, отнеся их за счет ее излишне развитого воображения.
— Послушай, со мной говорил один человек, Адзисава-сан, — сказала Норико старшей сестре во время очередного посещения больницы.
— Откуда ты его знаешь? — воскликнула Митико.
— Знаю. Адзисава-сан разыскал тех гадов.
— Не может быть!
— Может. Это Наруаки Ооба, бешеный сынок нашего мэра. Точно?
— Как ему это удалось?! — задыхаясь от волнения, вымолвила Митико. Новость поразила ее в самое сердце.
— Ага! Значит, правда!
— Зачем он приходил к тебе?
— Он хочет, чтобы мы заявили в суд. Говорит, иначе они не оставят тебя в покое.
— Нори, уж не думаешь ли ты, что я и в самом деле пойду в суд? Да я скорее умру, чем соглашусь на такой позор!
— Тебе же нечего стыдиться.
— Нори, я тебя прошу, перестань!
— Значит, тебе все равно, если они и меня изнасилуют?
Митико испуганно воскликнула:
— Они не посмеют!
— А Адзисава-сан сказал, что они вполне могут и до меня добраться.
— Он лжет!
— Ты уверена? Эти типы, чтоб тебе было известно, мне уже звонили!
— Ты правду говоришь?
— Правду! Адзисава-сан говорит, что ты не одна такая, вас много. Если все будут сидеть и помалкивать, насильники совсем распояшутся.
— Но почему именно я? Ты пойми, меня же после этого никто замуж не возьмет! Все станут показывать на меня пальцем! И папу, наверно, с работы выгонят.
— Вот уж не думала, Митико, что ты такая несовременная, — фыркнула младшая сестра.
— Почему несовременная?
— А потому. Чего тебе стыдиться-то, ты ведь ничего плохого не сделала! Это все равно, как если бы тебя бешеная собака покусала. Ну кто станет на тебя пальцем показывать? И папу никто не тронет, он ведь ни в чем не виноват. А если тронут, люди заступятся. Я сама в газету напишу!
— Эх, Нори, дитя ты еще малое. Хуже этого для девушки ничего не бывает. И кто за нас заступится? Это в Хасиро-то? Здесь все решают Ооба, с ними не посудишься. Если ты хочешь мне помочь, так лучше держи язык за зубами. Если ты мне сестра, ты выполнишь мою просьбу.
Сколько ни убеждала Норико старшую сестру, ее пылкие речи разбивались о страх Митико. Постепенно школьнице начало казаться, что теперь она лучше понимает доводы Адзисавы. Дело даже не в том, что Митико испугалась угроз своих обидчиков. Просто она думает только о собственном покое, до других ей дела нет, она даже к надругавшимся над ней подонкам ненависти не испытывает. Ей нужно, чтобы ее не трогали, а весь остальной мир пускай хоть развалится на куски. Пережитая трагедия не только осквернила тело девушки, она изуродовала ей душу.
