— К тому же мало ли кто и зачем пытается втереться в доверие, — кивнула Джегейль. Она слушала не просто внимательно, а с таким видом, будто мысленно записывает каждое слово, временами переспрашивала что-то — обычно о мелочах, которые самой Гелли казались насквозь понятными, не требующими вообще никаких объяснений.
— Гардероб маловат, зря не поторопили портного, — Гелли критически оглядела разложенные на широкой кровати платья, единственный костюм для прогулок, всего две теплых накидки, ворох обуви, перчаток, кружевных и вышитых воротничков, платочков и шейных косынок. — Ну да ладно, если задержишься там, Цинни тебе закажет.
— Да, по тирисской моде, — Джегейль чуть заметно поморщилась и тут же виновато улыбнулась: — Снова примерки…
— Ничего, зато попробуешь знаменитые линденские вафельные трубочки, — утешила Гелли. — Вот тоже загадка: вроде и рецепт известен, а нигде больше таких не делают. Кто ни пытался повторить, все не то! Право, жаль, что братец не занимается такими делами. Все-то у него политика, государственные интересы…
Они дружно рассмеялись.
На самом деле Гелли тревожилась за девушку — отправлять ее одну в достаточно долгую поездку, через границу в чужую страну, зимой, да еще и накануне войны, казалось неправильным. Слишком рискованным. Но сама Джегейль волновалась лишь о том, как бы не наделать ошибок, общаясь с трактирщиками, горничными, конюхами, пограничной стражей и прочими, кто может встретиться в пути. Она восприняла поручение Варрена как-то очень уж легко, даже радостно, и сейчас, несмотря на озабоченность и сотни вопросов, прямо-таки сияла предвкушением. Смеялась, спрашивая о том, что именно рассказать Цинни о помолвке, не хочет ли и тетушка Гелли передать на словах что-нибудь, чего не доверишь бумаге. Сетовала, что даже в дорогу не может позволить себе надеть «родную» одежду, объясняя, что в брюках и удобнее, и чувствует себя увереннее. Заучивала наизусть по карте Линда дорогу к дому графа ди Скавалля: «На всякий случай, мало ли что», — и вот это, похоже, была уступка тревоге, какому-то дурному предчувствию, о котором деточка не хотела говорить. А может, она просто отличалась параноидальной предусмотрительностью, примерно как братец Варрен? О таких чертах ее характера пока что трудно было судить.
И на все это им оставался единственный вечер! Деточка готова была просидеть за сборами и ночь: «А что такого? В дороге отосплюсь!» — но вскоре после полуночи Гелли все же отправила ее в постель, объяснив, что как раз в дороге, хоть и нечем заняться, разумнее внимательно смотреть за окно, чем спать.
Варрен примчался проводить в последний миг, когда деточка уже, похоже, думала, что отправится без его напутствия, и расстроилась. Вида не показывала: она всегда понимала, что такое для Варрена его работа, но Гелли приметила и погрустневший взгляд, и пальцы, в который раз нервно перебирающие подорожную, разрешение на въезд в Тириссу, непременные совершенно безобидные письма…
— Вроде ничего не забыла, — вздохнула она, — что ж, пора. Счастливо оставаться, тетушка Гелли, не скучайте тут! Эх, как же досадно, что здесь нормальной быстрой связи нет! Ну да ладно, что ж делать, приходится жить с тем, что есть.
Тут-то братец и появился, с совершенно покрасневшими от которой уж бессонной ночи глазами, во главе пятерки верховых. Сказал быстро:
— Джегейль, это твоя охрана. Старший — лейтенант Бертон фор Ганц, старший отряда телохранителей принца Ларка и, кстати, родич твоего знакомого Дастина ди Ланцэ, это я не столько для сведения, сколько в качестве рекомендации. Со всеми вопросами обращайся к нему.
Джегейль счастливо улыбнулась:
— Мне кажется, дядюшка, для рекомендации вполне достаточно ваших слов «я ему доверяю». Учитывая уровень охраны принца Ларка, — глаза ее блеснули, и она поспешно добавила: — Наверняка достаточно высокий, раз он все еще жив. Но, кстати, разве это не подозрительно? Почему племянницу графа фор Циррента охраняют люди принца?
— Идея его величества, — слишком, пожалуй, бесстрастно объяснил Варрен. — В свете последнего газетного скандала…
