Ветер неожиданно переменился и погнал тучи на север. Шторм шел на убыль. Гребни волн сгладились, хотя на их вершинах еще курчавились белые завитки пены. На миг проглянула и тотчас спряталась луна.
Мариненко проводил ее недовольным взглядом — луна была ни к чему — и снова перевел глаза на море. В то же мгновение стоявший сбоку сигнальщик радостно выкрикнул:
— Вижу силуэт корабля!… Нет, три силуэта! — поправился он. — Вот они!…
Впереди, правее курса подводной лодки, смутно темнели три расплывчатых пятна: одно большое и два поменьше. Они почти растворялись в ночи. Темнота скрадывала расстояние, и Мариненко, сколько ни вглядывался, не мог даже примерно определить дистанцию до них. Во всяком случае, он был уверен, что она велика.
Внизу по отсекам прокатилась тревожная дробь звонков. В течение нескольких секунд из люка слышался шум, громкие голоса; затем все стихло, и центральный пост доложил:
— Корабль к бою готов!
Штурман приник к указателю гирокомпаса и взял несколько пеленгов на фашистские корабли.
— Они уходят от нас! — закричал он встревоженно. — Очень быстро уходят!
Командира охватило беспокойство. Погружаться поздно — будет потеряно слишком много времени. Выход один — попытаться обогнать конвой в надводном положении и, заняв выгодную позицию, атаковать торпедами из-под воды.
Мариненко назвал рулевому новый курс и перекинул рукоятку машинного телеграфа на самый полный ход.
Подводная лодка вздрогнула и рванулась вперед. Двигатели уже не пели, а, захлебываясь, рычали как бешеные. Палуба и надстройки вибрировали, и их дребезжание покрывало шум волн и ветра. Тяжелые брызги окутали лодку с носа до кормы. Равномерная качка прекратилась. Накреняясь, лодка с устрашающей беспомощностью летела в бездонную пустоту, а затем, словно наткнувшись на стену, вздрагивала всем корпусом и, стремительно выпрямляясь, взлетала над волнами. Рулевой с трудом удерживал корабль на курсе.
Прибежавший на мостик Грачев взмолился:
— Нельзя больше прибавлять обороты. Двигатели работают на грани возможного.
— Так перешагните эту грань. Еще десять оборотов!
Расстояние между лодкой и кораблями противника сокращалось очень медленно. Понадобилось более часа, чтобы она, наконец, поравнялась с ними. И тут произошло непредвиденное. Летели минуты, а штурман, прильнувший к визиру пеленгатора, неизменно докладывал:
— Пеленг на конвой не меняется!… Пеленг все тот же!…
У Мариненко было такое ощущение, будто немцы, разгадав его замысел, также увеличили скорость и включились в сумасшедшую гонку. Однако мысль эта показалась ему столь нелепой, что он усмехнулся и в душе обозвал себя идиотом. Разве они позволят лодке противника идти в такой близости от себя!… Одно было теперь ему ясно — выйти в голову конвоя не удастся.
Неожиданно среди волн, там, где шли чужие корабли, вспыхнул яркий, как звездочка, огонек. Спустя миг он погас. Снова загорелся и быстро-быстро замигал навстречу подводной лодке.
— Они нас вызывают! — растерянно доложил сигнальщик.
“Обнаружили!” — Мариненко судорожно сжал пальцами поручень. Мозг лихорадочно искал выход из создавшегося положения. С удивительной четкостью и быстротой он подсказывал решения, одно за другим. Все не то!… Вдруг искрой сверкнула мысль. Она была до дикости простой, и это пугало. “Бред!… Сумасшествие!” — подумал Мариненко и тут же понял: действовать иначе нельзя! План атаки сложился мгновенно. Мариненко бросился к визиру надводной стрельбы и самозабвенно прокричал слова команды:
— Право на борт! Курс прямо на конвой! Торпедные аппараты …товсь!
Нос подводной лодки стремительно покатился вправо. Волна с силой ударила в борт и обрушилась на мостик. Мариненко на мгновенье потерял конвой из виду, но — почти сразу снова нашел его. Оттуда по-прежнему мигал огонек сигнального фонаря.
— Что они пишут? — не отрываясь от визира, спросил Мариненко.
— Только три буквы: червь, добро, живете, — ответил сигнальщик. — Наверное, позывные запрашивают. За своих, видать, приняли.
— Отвечайте им.
— Что?… Что отвечать.
— Что-нибудь, все равно что. Хотя… Сигнальте им те же три буквы… Ну, живей же, старшина! Не медлите!
