“Вещи — зеркало их владельцев”, — припомнилось Соколову когда-то давно вычитанное изречение, и он (в который уж раз) подивился его правоте.
Адмирал снял очки, потер пальцем покрасневшую переносицу и поднял глаза на Соколова.
— Докладывайте, капитан первого ранга, — сказал он глуховатым голосом и положил очки на голубой бланк радиограммы.
— Седой донес, что по сведениям, полученным Пятым, фашисты готовят эвакуацию из Данцига некоторых специальных учебных заведений подводного плавания, — начал Соколов. — На транспорт “Вильгельм” грузится оборудование, вооружение и личный состав для судов особого назначения — по нашим сведениям подводных лодок.
— “Вильгельм”? — наморщил лоб адмирал.
— Так точно. Это бывший лайнер. Водоизмещение двадцать четыре тысячи тонн. До войны курсировал на линии Гамбург–Иокогама.
Адмирал наклонил голову.
— Продолжайте.
— Среди них большая группа подводников всех специальностей. По сути дела, это почти весь обученный резерв их подплава, — доложил Соколов. Он заметно оживился. — Исключительный случай, товарищ командующий! Им никогда не справиться, если они потеряют этих людей. Все нацисты, отпетый народ, специально подобранный.
— Мне это известно, — остановил его командующий. Скосив глаза на бланк радиограммы, спросил: — Кто они, эти люди — Пятый и Седой?
— Им можно верить, — обиделся Соколов.
Адмирал досадливо поморщился.
— Я не о том, капитан первого ранга.
Соколов коротко доложил:
— Пятый — немец. Коммунист. Прошел Моабит, Дахау. Воевал в Испании. По профессии метеоролог. Седой — лейтенант Петров. Комсомолец. На связь с Пятым послан весной этого года. Они здорово сработались. Верные и отважные люди.
— Хорошо. Дальше, — попросил адмирал.
Соколов заглянул в блокнот:
— Выход “Вильгельма” предположительно сегодня с наступлением сумерек. Порт назначения — Киль. Состав охранения не установлен. Немцы дали операции условное название “Черный король”.
Адмирал поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Заложив руки за спину, остановился подле карты. Отрывисто спросил:
— Что предлагаете?
Соколов подошел к карте.
— Удар, считаю, нужно нанести в районе банки Штольпе. Там маневрирование кораблей охранения будет стеснено.
— А силы?
— Только подводные лодки. Надводным кораблям туда уже не поспеть, авиации помешает ночь и плохая погода. Только подводные лодки, — убежденно повторил Соколов.
— Но наших лодок в этом районе нет.
— А Мариненко?
— Он далеко. Пожалуй, не успеет.
— Успеет. Должен успеть…
3
Радиограмму штаба приняли на лодке в 14.20. На ней стоял шифр ВВО — вне всякой очереди. Спустя десять минут шифровальщик выскочил на мостик и вручил радиограмму командиру. Подставив ветру спину, Мариненко пробежал глазами по бланку, сказал старшему помощнику: “Старпом, остаетесь тут за меня” — и поспешно спустился в центральный пост.
Склонившись над штурманским столом, он долго шагал ножками циркуля по карте, что-то подсчитывал на листке бумаги, затем взял с полки томик лоции и прочитал все, что в нем было написано о банке Штольпе. Написано было мало, и он, чертыхнувшись, приказал:
— Штурмана ко мне…
На подводной лодке, где люди живут на виду друг у друга, ни один шаг, ни один жест командира не остается без внимания. Всевидящий “матросский телеграф” сработал без промедления. По отсекам от уха к уху поползло: “Маркони приняли ВВО… Командир колдует над картой. Послал за штурманом… Готовится что-то серьезное!…”
Штурман проложил к банке Штольпе ломаную линию курса, потом вынул из футляра логарифмическую линейку и принялся считать. Мариненко переминался с ноги на ногу рядом, заглядывая через плечо штурмана на карту.
— Ну и как? — спросил он, когда штурман закончил, наконец, свои расчеты.
— К двадцати двум в точку не успеваем.
— Почему?
— Тут мы пройдем напрямую и выиграем минут сорок, зато здесь, в этом лабиринте, потеряем много времени, — и штурман ткнул тупой стороной карандаша в извилистый проход между двумя неровными квадратами, заштрихованными на карте синими линиями. По обеим сторонам прохода стояли четкие надписи: “Мины” и в скобках — “Границы полей точно не установлены”.
