Экспресс приближался к станции Дханбад — центру самого крупного в Индии бассейна коксующегося угли.
А вот и Дханбад.
Бусыгин оглядывается, присматривается к шумной толпе на вокзальной площади, прислушивается к гортанным выкрикам носильщиков, сигналам велорикш.
Костромин разыскал Бусыгина в этой гудящей толпе, пригласил в машину.
Виктор Васильевич Костромин, пока автомашина тряслась на узкой немощеной дороге, рассказывал Бусыгину о жизни в Бокаро.
— Все нужно было делать заново, на голом месте. Первое время не знали, где взять камень для строительства, где найти песок. Подводили воду. По ночам не могли сомкнуть глаз из-за духоты. Не одну неделю пришлось сидеть без света, пока не провели несколько километров электропередач.
В Бокаро пока работает группа геологов. Советских механиков всего трое: Костромин — специалист но ДЭТ-250, Аркадий Павлович Бомбежко — инженер-конструктор с Жодинского завода большегрузных самосвалов и молодой рабочий из Могилева, скреперист Виктор Беленков. Живут в небольшой гостинице, двери номеров выходят прямо на улицу, под бетонный навес.
Техники много, а специалистов мало, работают от зари до зари.
Бусыгину отвели комнатку в «бетонном бункере», как здесь прозвали отель. Николай Александрович привел себя в порядок.
Незаметно подкрался вечер. Над степью опустились сумерки и пришла долгожданная прохлада.
Вся советская колония собралась, чтобы отметить приезд Бусыгина.
Когда Николай Александрович остался наедине с Костроминым, он его прямо спросил:
— Ну, выкладывайте, зачем я вам понадобился в Бокаро?
— Измучились, — коротко ответил Костромин.
— А в чем загвоздка?
Виктор Васильевич начал рассказывать о делах.
Они сидели под навесом, пили глотками холодную воду в жестяных банках, которую то и дело вытаскивали из холодильника.
Государство покупало в Советском Союзе технику, а фирма «Кхемка» обязывалась за 8 процентов стоимости машин обслуживать технику на время гарантийного срока. Машины эксплуатировали так называемые контрактары — они получали от государства плату за каждый час работы. Работали в три смены, плохо ухаживали за техникой, и машины то и дело выходили из строя. Мука-мученическая. Подойдешь к трактору — фильтры без масла, а если и есть масло — оно грязное, горючее не той марки — форсунки засоряются, ленты разрегулированы, на электрической панели приборы не в порядке… Вот такая картина.
— Слушай, Бусыгин, — говорит Костромин, — у тебя какая задача здесь?
— Кадры готовить, механизаторов, за нашей техникой следить.
— Правильно. А техника эта и кадры твои где должны работать?
— Как это где? На каменных и песчаных карьерах.
— Все правильно. Ну, а камень и песок на чьей земле?
Бусыгин в недоумении смотрит на Костромина.
— Не знаешь? А я знаю: земля эта — частная собственность, понимаешь, частная, ее еще купить надо у сотен владельцев этой земли. Вот в чем пока загвоздка, дорогой Бусыгин. Так что ты учи пока свои кадры, так, как сам знаешь. А землю не трогай, боже упаси. А то ты мужик с широкой натурой, привык по советской земле шагать, а она кругом своя. Боюсь, сядешь на бульдозер, как шандарахнешь по этой богом обиженной земле и… дипломатический скандал. Понял?
И Бусыгин учил, не трогая частную собственность.
По ночам не мог сомкнуть глаз от духоты, хотя без передышки крутились фены, похожие на пропеллеры самолетов.
Чем только ни занимался Бусыгин в эти трудные, дни: ровнял площадку бульдозером, работал на экскаваторе, автомашине, возил песок, камень. И учил, учил, учил… Площадка была с большим уклоном, и искусство бульдозериста состояло в том, чтобы сделать ее идеально ровной. Бусыгин демонстрировал отточенную, ювелирную технику срезания слоя грунта, он поражал учеников своим искусством и заряжал их своим энтузиазмом, культурой работы.
— Русски карош! — говорили его парни.
— Конечно, хорош, — улыбался Бусыгин. — А если хорошо, так делай, как я.
После обеда Николай Александрович принимал душ. Вода находилась в баках, водопроводные трубы прокладывались по раскаленному песку, и душ был горячий. И все-таки душ.
Бусыгин уехал из Бокаро, когда началась пора муссонных дождей.
