— Водить «КВ» умеешь?
— Умею.
— Отлично водить умеешь?
Бусыгин промолчал. Бахвальство, как и многословие, считались у испытателей предосудительными. Троянов подождал ответа и, не дождавшись, удовлетворенно улыбнулся.
— Ясно. А ну, орел, глянь на эту тележку. Эта тележка — особая, — сказал Троянов, — к ней привыкнуть надо.
— Я несколько лет собирал «КВ».
— Да? Вот это хорошо. А как зовут? Николай Бусыгин? Ах, Бусыгин… Это ты со стенки грохнулся?
— Я.
— За одного битого двух небитых дают. Вот что, Бусыгин, сейчас мы с тобой по самоходке полазаем, разберемся, что к чему. А уж потом…
Николай ощутил веселую дрожь: это всегда было верным предвестником интересной, увлекательной работы.
…Бусыгин, имея некоторый опыт сборщика и испытателя танков, решительно полез в самоходку. И от неожиданности присел.
— Что, незнакомая тележка? — усмехнулся Троянов. — Ничего, познакомитесь.
Да-а-а, не ожидал Бусыгин того, что увидел. Башня стоит намертво, нет вращающего устройства, не нужны погоны и шарики, на которых вращается башня. Николай быстро сообразил, что сборка упрощается. Ну, а вождение?
Целых четыре часа они почти не вылезали из самоходки, и Бусыгин узнал от конструктора почти все, что можно узнать о боевых и тактико-технических особенностях машины.
На следующий день самоходку вывели на танкодром, и с утра до позднего вечера конструктор и механик-водитель почти не вылезали из машины. Чуть-чуть расправят плечи, дадут ногам отдохнуть, пожуют что-нибудь — и в самоходку. Бусыгин пришел домой предельно усталый, хотелось упасть прямо на кровать и уснуть. Он словно задубел.
Опять пошли дожди. Они преследовали и на марше по раскисшим проселкам, и на глинистых, сползающих высотках, где проходили испытания, и на мелких мутных речушках. Иногда Троянов говорил Бусыгину: «Дай-ка мне». Садился на место механика-водителя. Вел он машину азартно, иногда просто бешено, порой казалось, что самоходка вот-вот опрокинется или утонет. Но у этого человека было удивительное чутье, машину он чувствовал, словно живое существо, и обращался с нею, как с живым существом.
…Построен новый танк — ИС-1. Бусыгина вызывает начальник цеха.
— Поедешь испытывать новую машину.
Выехал на испытания и Духов.
Николай Леонидович Духов, мудрый, спокойный, сердечный, в ходе испытаний вникал в каждую мелочь. А если выпадала свободная минута, говорил о машине, как и Троянов, будто о живом существе: «Дайте, Бусыгин, ей передохнуть», «Пожалуйста, напоите ее, Бусыгин».
Как бы рассуждая вслух, Духов высказывал свои мысли о танках:
— У них свое лицо, не правда ли? На английский танк посмотришь, он и есть англичанин — медлительный, важный. А фашистский танк? Во всем фашистский: какой-то нахальный, звериный и названия хищные. А наш? Глядите, Бусыгин: наш танк красив, ловок, крепок. Прав Жозеф Яковлевич Котин: машина не должна быть похожа на бронированного слона. Скорость, экономичность, малозаметность, так?..
Конструкторы, а также (и в первую очередь!) военные ведомства придумывают самые разнообразные и жесткие испытания танка. Испытания решают: остаться ли машине в единственном экземпляре, так сказать, для истории, или идти в серию, на вооружение — в танковые войска. Все надо знать! Даже такое: а придется ли новая машина по душе танкистам. И в каждом случае разрабатывалась оригинальная методика испытаний.
В холодное зимнее утро Бусыгин привел машину в указанное ему место. Вместе с ним был радист — молодой парень, успевший побывать на фронте, полечиться в госпитале в Челябинске. Родные его остались за линией фронта, и переживал он это очень болезненно. Родион, так звали парня, был худ, молчалив и зол.
До приезда Николая Леонтьевича остались считанные минуты. Танкисты вышли из машины, побрели к зарослям ольховника. Здесь они увидели камышовый шалаш, а в нем удочки, закопченное ведрушко и ватник.
Родион взял в руки удочки, повертел ими и глубоко вздохнул.
— Чего вздыхаешь, понапрасну грудь мучишь? — спросил Бусыгин.
Родион как-то жалостливо сказал:
— Эх, порыбачить бы… Пошло оно все к чертям собачьим — и война, и танки! Взять бы удочки… И готовь закусь…
