Андре никогда не пил кофе. Он любил молоко и не стыдился этого, что совсем недавно и доказал в маленьком баре на улице Вольтера.
Родители сидели друг против друга, как на фотографии, и Андре, прежде чем подняться к себе, посмотрел на них так, словно увидел в новом свете.
В глубине души он никогда особенно не интересовался родителями, тем, что они делают, что думают, что их волнует. И даже если подобные мысли вдруг приходили ему в голову, он их обычно отгонял. Они его родители.
Они сами строили свою жизнь, а как — его не касается.
Однажды мать заметила:
— Тебе не кажется. Било, что ты ужасный эгоист? Он ненавидел это полученное в детстве прозвище, потому что так звали кота привратницы, когда они еще жили в Париже.
— Почему это я эгоист?
— Ты думаешь только о себе, делаешь только то, что хочешь, не задумываясь, нравится ли это другим.
— Все дети такие, разве нет?
— Не все. Я знавала и других.
— Ну и как же, по-твоему, дети должны защищаться? Не будь они эгоистами, как ты говоришь, они стали бы всего-навсего копиями своих родителей или учителей.
— А ты не хочешь быть похожим на нас?
— На кого? На тебя или на отца?
— На одного из нас.
— У меня с вами и так есть что-то общее, это неизбежно.
Возможно, сегодня мать, обычно прекрасно владеющая собой, была несколько взволнованна.
— Я вроде бы ничем не отличаюсь от детей моего возраста.
— У тебя нет друзей.
— Ты предпочитаешь видеть меня среди тех, кто гоняет на мотоциклах с девицами за спиной, нарываясь на драки в барах?
— Но не все же такие.
— И о чем они говорят?
— Вот уж не знаю. Однако уверена, в вашем классе есть кто-нибудь, кто разделяет твои интересы.
— Значит, он такой же, как я.
— Что ты хочешь этим сказать? — Что он обойдется без меня, как и я без него.
Через несколько минут отец, вздыхая, встанет и уйдет в крошечную мастерскую на антресолях виллы, где устроил свою мансарду — поставил электрическую печку и необходимую для изготовления протезов аппаратуру.
Большинство дантистов заказывают коронки, мосты и фарфоровые зубы у техников-специалистов, которые чаще всего работают на дому. Люсьен Бар все делал сам, очень тщательно, проводя вечера, а то и ночи за работой в тиши антресолей.
Что это-стремление к совершенству? Или же мастерская просто стала для него убежищем?
А чем займется вечером мать? Будет смотреть телевизор — не важно какую программу — или читать журнал, куря сигарету за сигаретой? А может, отправится к своей подружке Наташе в ее новую квартиру на Круазетт возле летнего казино.
Впервые все это показалось Андре странным. Он жил этой жизнью, вернее присутствовал в ней год за годом, ни на что не обращая внимания, и вдруг почувствовал, что с любопытством смотрит на отца и мать, которых не знал.
Ему хотелось не думать об этом, отбросить возникшие вопросы, вернуться к своим заботам.
— Приятного вечера, мама. Приятного вечера, папа.
— Приятного вечера, сын.
Неловко было уходить так, словно они ему безразличны, словно его интересует только собственная жизнь.
— Молоко не забыли, господин Андре? — крикнула из кухни Ноэми, когда он вышел на лестницу.
Каждый вечер он брал с собой стакан молока и перед сном выпивал, часто похрустывая яблоком. Он взял молоко.
Расставшись с Франсиной на бульваре Виктора Пого, он долго не решался вернуться на ту улицу, где увидел мать, выходившую из дома желтого цвета. Он пытался убедить себя не вмешиваться не в свое дело, прекрасно сознавая, что малодушничает.
Он не имел права закрывать глаза на реальность, жить с сомнениями, которые в конце концов перерастут в уверенность.
Он развернул мопед. Улица Вольтера. Довольно старый, выкрашенный желтым четырехэтажный дом напротив небольшого бара. Двери всегда открыты. С одной стороны овощная лавка, с другой — узенький магазин бижутерии.
Прислонив мопед к стене, он поднялся на три ступеньки. Коридор перед каменной лестницей желтого, как и фасад, цвета, только еще грязнее. Справа — три ряда почтовых ящиков, к каждому из которых приклеена визитная карточка.
Одна табличка медная: Господин Ж. Девуж, судебный исполнитель, 2-й этаж, налево; другая — белая, эмалированная: Ф. Ледерлен, педикюр, 2-й этаж.
