— Не могу! — Дитер встал. — Когда я провожал русских на аэродром, то узнал, что мой напарник не «этот парень», а полковник.
— М-да, скверно, — растерянно произнес комиссар, провел пальцем по щеточке усов, почесал седой висок. — У них все не так, как положено. Я точно помню… оперативный работник, значит, инспектор.
— Полковник Гуров — старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления Министерства внутренних дел России, — сказал Дитер Вольф.
— И он патрулировал с тобой в машине, стрелял, даже дрался? — Комиссар вновь почесал висок. — Когда говорят, что русские люди загадочные, я смеюсь, теперь… — Он кашлянул и замолчал.
— Они произошли от других обезьян, господин комиссар. У них другая таблица умножения, и на месте правой руки у них левая. А полковник Гуров так просто больной, так считают даже его русские коллеги. И я, рядовой инспектор, не могу звонить полковнику…
— Верно, верно, иди продумывай легенду, готовься, я подумаю. — Комиссар встал; когда дверь за подчиненным закрылась, поморщился, даже развел руками. — Полковник… По особо важным делам… Бегает ночью по улицам и дерется… Россия!
Полковник Гуров вошел в парикмахерскую. На давно не мытой витрине было написано «Салон». Сыщик оглядел унылое, обшарпанное помещение. В салоне не было ни души, четыре кресла глядели в мутные зеркала на свои облезлые спинки. Три кресла явно никого не ждали, перед четвертым на некогда белой полке валялись инструменты, не лежали, именно валялись, и хотя Гуров с расстояния в несколько шагов хорошо рассмотреть не мог, но казалось, что инструменты в волосах клиента. Хотелось тихо уйти и никогда сюда не возвращаться. Гуров был полковник, сыщик, мужик волевой, соблазн поборол, кашлянул и громко сказал:
— Здравствуйте. Извините, что без предупреждения!
В проеме двери, ведущей в служебное помещение, никто не появился, он подошел ближе и повторил:
— Здравствуйте!
Из одной двери в другую прошла девушка в каком-то халате, с кружкой в руке, на Гурова не взглянула, крикнула:
— Светка, клиент пришел!
Не прошло и пяти минут, как вышла надменная девица с лицом, раскрашенным, как у индейца, собравшегося на тропу войны.
— Будем стричься? — Девица взглянула на голову клиента и вздохнула: — Вы знаете, сколько это стоит?
— Я вытерплю.
— Как желаете? — Девица подошла к креслу, махнула салфеткой.
— Хорошо, — ответил Гуров. — Я желаю, чтобы меня постригли хорошо.
— Стрижка модельная, — вынесла приговор девица, — тогда моем голову.
Полковника мыли и стригли даже не как щенка, а словно предмет неодушевленный — пригибали и крутили голову, подталкивали, нажимали на плечи или тянули вверх. К мастеру подходили и отходили люди, что-то предлагали купить или продать, дважды мастер уходила к телефону. Девицы разговаривали между собой о шмотках, выпивке и мужиках.
Когда Гуров, заплатив по его полковничьей зарплате большие деньги, оказался на свободе, его жизненный опыт стал несколько богаче, а ведь он проработал двадцать лет не в историческом музее, а в уголовном розыске. Понятно, в сорок два года человек не впервые заглянул в парикмахерскую, и приватизация началась не вчера, да и цены отпустили не сегодня, пора бы к демократии привыкнуть. Однако сыщик расстроился. Вроде бы он всегда женщинам нравился, а тут оказалось, что он и не мужик вовсе, обидно. Когда случались неприятности либо тоска без видимых причин, Гуров шел в тренажерный зал, в баню, если пришло время, в парикмахерскую, затем надевал свежую рубашку, парадный костюм, новый галстук. Какая здесь логика? Да никакой, главное, чтобы помогало. Сегодня он начал с парикмахерской, так на тебе, такой конфуз получился.
А началось все вчера, около полуночи раздался телефонный звонок из Мюнхена. Когда разговариваешь с заграницей, слышно значительно лучше, чем если позвонит сосед, у которого кончились сигареты.
— Добрый вечер, господин полковник, вас беспокоит Дитер Вольф из Мюнхена. — В трубке ничего не трещало, голос звучал чисто, не уплывая в небытие. — Извините ради бога, мне чертовски неловко, но обстоятельства…
— Здравствуйте, Дитер, — ответил Гуров, хотя подмывало заметить, что полночь отнюдь не вечер и кончай слова говорить, выкладывай свою просьбу. — Как здоровье? Как поживает Анна?
