– Услышав вашу фамилию, я подумал, что именно вы поможете мне узнать правду о судьбе Рамона Монкада. Мне неизвестно, где он, и я не причастен к его исчезновению. Какое-то время после отъезда в Нидерланды он мне писал, но потом наша связь прервалась. Тогда я объяснял это его занятостью и сложностью политической обстановки в стране. Хотя, очевидно, дело было в другом. – Он посмотрел на женщину долгим, пристальным взглядом. – Знаете ли вы, сеньора, что значит стать приором в двадцать шесть лет и почти сразу после этого сделаться аббатом? Это то же самое, как если бы вы шли по улице и вам за шиворот упала звезда! Я сомневался в том, что вера поможет Рамону Монкада преодолеть тщеславие, однако, вероятно, он не вынес другого, еще более тяжкого бремени.
Аббату Ринкону нечего было добавить, потому Катарина поблагодарила его и ушла.
В последний день своего пребывания в Мадриде женщина все же решилась войти в дом сеньоры Хинесы. Растения во внутреннем дворике завяли, в комнатах витал затхлый запах, мебель была покрыта толстым слоем пыли. Соседи предлагали Катарине продать лишние вещи и пустить в дом жильцов, но она побоялась что-либо трогать. Женщина жалела, что сеньора Хинеса не оставила своим внучкам письма, лишь груды хозяйственных книг, исписанных мелким почерком, таким же непонятным, какой была ее душа.
«Зато она скопила немало деньжат», – мысленно услышала Катарина голос своего отца.
Она не испытала радости, узнав о наследстве. Ничто не заменит живого человека: ни деньги, ни вещи, ни воспоминания.
Во время поездки в Мадрид Катарина окончательно утратила жар души: ее больше не посещали приливы веры в невозможное, в то, что ее ждет пусть мимолетная, пусть последняя встреча с Рамоном.
Они приехали во Фландрию, в Гент, и Катарина отыскала дом Эрнана с серым фасадом и выкрашенными в серебристый цвет ставнями. Дом стоял в окружении небольшого садика, возле крыльца был разбит цветник. Два маленьких черноголовых мальчика играли во дворе с собакой. Катарину кольнула мысль, что это могут быть сыновья Эрнана. Она попросила их позвать кого-нибудь из взрослых, и они побежали в дом.
На крыльцо вышла женщина в простом темном платье и белоснежном накрахмаленном чепце, какие обычно носят замужние голландки. У нее были прозрачные, как вода, глаза и приятное, тонко очерченное лицо. Увидев Катарину и девочек, она негромко ахнула и густо покраснела. Катарина узнала Инес.
Сладкий трепет охватил Катарину, когда она крепко обняла свою подругу. Приоткрылась хотя бы одна дверь в неизвестное!
Инес пригласила их войти в дом. Там было чисто убрано, но Катарина не увидела ни ковров, ни балдахинов, ни резной мебели, ни серебра.
Инес предложила сесть. Катарина заметила колыбель, в которой спал еще один ребенок.
– Как ты живешь? – спросила Катарина, чтобы начать разговор.
Инес смущенно улыбнулась.
– Я хотела тебе написать, но так и не решилась.
– Давно вы в Генте?
– Почти десять лет. Сначала переезжали с места на место, но потом пришлось остановиться, потому что я ждала ребенка. Мы остались во Фландрии.
– У тебя трое детей?
– Да. Два мальчика и девочка.
Катарина задала неизбежный вопрос:
– Где Эрнан?
Инес снова залилась краской, и Катарина заметила, что у нее тот же чистый и безмятежный, как в юности, взгляд.
– Он скоро придет. Мы жили очень бедно, пока Эрнан не занялся отделкой сукна. Теперь у него своя мастерская.
Катарине стало стыдно за свое розовато-лиловое платье из тафты работы знаменитых бургундских мастеров и за шелковые наряды дочерей.
Женщина знала, что Фландрия славится изготовлением тонких, окрашенных в яркие тона сукон, которые затем вывозились во все страны света.
– Я искренне желаю, чтобы Эрнану сопутствовала удача. Если ты счастлива, Инес, то я за тебя рада, – просто сказала она.
В глазах Инес блеснули слезы, и она осмелилась спросить:
– Как поживает аббат Монкада?
Катарина печально вздохнула.
– Я бы тоже хотела это знать.
Инес накрыла на стол. После обеда уставшие с дороги девочки пожелали вздремнуть, а подруги проговорили до вечера.
– Эрнан тоже ничего не знает, – уверенно произнесла Инес, – и его мать не знала. Она не получала от Рамона никаких вестей.
