Конечно, когда Бревнов с женой и собачкой на частном самолете на долго улетели в Америку, чтобы проведать тестя и тешу в штате Кентукки, я был в шоке. Его жена, американка, очень толковая женщина. Она работала в Международной финансовой корпорации и очень много сделала для Нижегородской области. А его аргумент был такой: «А почему Вяхиреву можно?»
Вяхирев – заслуженный советский руководитель. В глазах Черномырдина и его товарищей, советского и постсоветского истеблишмента, – это человек, которому позволено все. А поскольку страна живет по понятиям, то он может делать все, что хочет.
Я сказал Бревнову, что он не хуже Вяхирева, он другой. Мол, что позволено Юпитеру, то не позволено Бревнову. Такие правила. Он не знал этих правил. У него была кессонная болезнь – полное непонимание обстановки, своей собственной роли и реального положения. А все потому, что человек, который возглавлял РАО «ЕЭС России», не достиг и 30 лет.
Сменивший Бревнова на посту руководителя РАО Чубайс – совсем другой человек. Он – человек системы. Прошел все ступени: был замом Собчака, занимался муниципальным имуществом, потом работал в правительстве, стал вице-премьером, главой Администрации президента, министром финансов… Ему кессонная болезнь не грозит.
С.Кириенко – отдельная история. У него тоже были проблемы со стремительным карьерным ростом, но он быстрее адаптировался, лучше. Хотя Кириенко – это человек с неустойчивыми взглядами. Он был комсомольским лидером, потом – партийным функционером, потом занимался бизнесом (у него была контора, созданная комсомольцами), потом он руководил банком, стал замминистра топлива и энергетики, потом министром и далее – премьер-министром. Его сильное отличие от многих либералов в том, что он всегда при власти: власть менялась – была либо комсомольской, либо коммунистической, – а он всегда был при ней. Когда власть была у либерального правительства – он опять был при ней. Сейчас власть путинская – он и при этой власти. Получается, что Кириенко – более приспособленный и более адаптивный к реалиям, чем многие из нас. В этом смысле он близок к Чубайсу. Я не так сильно люблю власть, чтобы адаптироваться к чекистам, коммунистам или националистам. Я к ним никогда не адаптируюсь. Никогда! Но я никого не осуждаю. Прекрасно понимаю, что конформистов – огромное количество, и они, в общем, основа любого государства – все хотят как-то приспособиться. Нонконформистов меньшинство. Иногда они становятся большинством, как это случилось в начале 1990-х. Уверен, нонконформисты очень нужны любой стране, так как они являются своеобразной контрэлитой, не позволяют элите бронзоветь и отрываться от действительности. Именно несогласные, нонконформисты дают надежду каждому обществу на обновление и прогресс. Так что не надо отчаиваться.
IV
Страсти и пороки на фоне политики
У политиков, как, впрочем, и у обычных людей, много пороков. Любая ошибка для политического деятеля может стать роковой и последней в карьере. Часто политики – несчастные люди, потому что им приходится сдерживать собственный темперамент, не давая волю чувствам и страстям. Хотя в России точно просчитать, что принесет вам успех, а что погубит, довольно сложно. Например, политика и алкоголь в нашей стране переплетены замысловатым образом. С одной стороны, алкоголиков не любят, но с другой – без бутылки некоторые вопросы трудно решить.
В 1991 году Ельцин назначил меня губернатором. Я был молод, не обременен опытом бюрократической и политической работы, но легко обучаем. Первым заместителем у меня трудился опытный советский руководитель Иван Скляров, царство ему небесное. Он-то и решил научить меня уму-разуму.
– Знаешь, Батька, ты человек молодой, тебя никто за губернатора не держит. Сам понимаешь – серьезные люди: директора заводов, председатели колхозов и так далее. Надо бы тебе как-то с ними познакомиться, подружиться…
– И что мне для этого надо сделать?
– Да водки с каждым попить.
– А сколько заводов-то у нас?
– Заводов около пятисот, а колхозов 750.
– Великоват список. Надо бы его как-то сократить и оставить, скажем, только передовиков.
