— Этого никто не видел! Это невозможно доказать! Вы никогда не сможете это доказать!
Первей снова печально улыбнулся.
— Я не собираюсь ничего доказывать, я же не королевский прокурор. Я всего лишь Исполнитель.
Первей встал. Мерзко, как мерзко… А может, ослушаться? Рубануть её с оттягом, или прямой удар мечом в солнечное сплетение… Или в горло…
Бесполезно. Он хорошо знал это — бесполезно пытаться изменить условия Приговора. Ничего толкового из этого не выйдет, и жертва умрёт куда жутче, и самому потом будет так худо, что и не передать…
— Раздевайся! — бросил он колдунье. В глазах молодой женщины мелькнуло удивление, сменившееся отчаянной надеждой. Она встала, сбросила с плеч платок, не торопясь развязала пояс — юбка упала на землю. За ней скользнула вышитая рубаха, и молодая женщина уже стояла перед ним, нагая, и высокие груди вздымались тяжко, целясь в него сосками. Колдунья уже улыбалась, дразняще-загадочно.
— Я готова искупить свою вину, пан рыцарь, вы не пожалеете.
* * *
— А-ах, коханый мой…
Пани Эльжбета ворковала, страстно изгибаясь, стараясь разогреть пана рыцаря. Она действительно была очень хороша в постели, эта пани, вот только Первею было всё равно. Он огуливал её ровно и мощно, как бык корову — никаких ласк и поцелуев, тем более никаких нежных слов. Работа, такая работа.
Закончив, Первей встал и начал одеваться. Колдунья смотрела на него, притихнув — что-то почуяла?
— Не убивай меня… — вдруг хрипло попросила она.
Рыцарь промолчал. Обул сапоги, сел на лавку. Привычно сосредоточился, чувствуя, как по телу побежала дрожь.
— Спи!
Да, колдунья, даже вот такая самоучка — это вам не дубообразные лесные разбойники. Пани Эльжбета сопротивлялась гипнозу, выскальзывая, как угорь, и когда она всё-таки уснула, Первей сам готов был свалиться под лавку. Ну и денёк… Сперва разбойнички, теперь вот это дело… Всю ману сжёг, и когда ещё восстановишься теперь… И спать сейчас нельзя, вот проклятье!
Пани Эльжбета уже спала, дышала ровно и тихо, как ребёнок. Её веки чуть трепетали во сне, лицо разгладилось, и она выглядела удивительно красивой и какой-то невинной. Возможно, сейчас её ещё можно спасти, если как следует сделать спринцевание…
Когда рассвет забрезжил за окном, Первей встал и собрался выйти, не попрощавшись. Он уже открыл дверь…
— Спасибо тебе…
Колдунья смотрела на него, кутаясь в свой платок, наброшенный на голое тело.
— За что?
— Ты не убил меня.
Первей улыбнулся горько. Как мерзко, как гадко на душе…
— Я убил тебя. У тебя, правда, есть выбор — ты можешь испробовать на себе те зелья, которыми спровадила на тот свет этих женщин, или, к примеру, утопиться, как та девушка. Ты вольна выбрать свою смерть, у тебя есть немало времени. Но ты можешь и просто ничего не делать. Ты знаешь, что такое внематочная беременность?
Глаза колдуньи остекленели от ужаса, но это только на несколько вздохов, а затем в них протаяла ненависть.
— Будь ты проклят…
Рыцарь молча вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Разумеется. Он проклят, давно и надолго.
А может быть, навсегда?
* * *
— … Нно, стоялые!
Возница вовсю понукал волов, но «стоялые» отнюдь не собирались торопиться. Животная мудрость подсказывала — пока солнце не начало клониться к закату, торопиться ни в коем случае нельзя, не то получишь на свой горб новую поклажу.
Неуклюжая сельская колымага-двуколка, с грубо сработанными колёсами, которые с некоторым натягом можно было признать круглыми, лениво ползла по разъезженной дороге, вьющейся среди куцых полей и густых перелесков. Возница, вертлявый мужичонка в разбитых опорках и поношенной одежде с типичным для здешних мест именем Янек, был рад попутчику. Сразу видно, парень из бывалых, и меч при нём, и сапоги — боец… Не так уж спокойно нынче на дорогах, чтобы пренебрегать какой-никакой защитой. Да и разговор в дороге дело не последнее.
— … А ещё в наших краях знамение было — хвост огненный в небесах, во! Ну, народ и давай размышлять, к чему — к войне ли, к голоду или к мору великому. Войны, слава те Господи, в ту пору не случилось, и урожай вроде как ничего… А вот мор промеж скотины случился изрядный…
