— Ну, не знаю… Заложите в корчме сапоги, что ли… Оружие есть?
— Мечи, плохие, — стражник был честен.
— Вот и заложите. Да только сами мечи, ножны оставьте, засуньте туда щепку, что ли, чтоб торчала вместо рукояти… Вот ещё, возьмите вина, да побольше. Всё будет по-честному — вино вам, закуска мне. Если увидите начальника стражи, засылайте его ко мне. И принесите свечку, прямо сейчас. Исполнять!
Замороченные разом, чётко повернулись и ушли. Первей подавил готовое сорваться ругательство — балбес, не сообразил… Надо было велеть принести инструменты, сбил бы кандалы, сидел, как человек…
«Родная, ты слышишь?»
«Да»
«Может, сбить кандалы, в самом деле?»
«Нельзя, рыцарь. Тебе и так придётся принять меры, чтобы они не узнали о твоих художествах. Если они поймут… Тебя никто даже не будет допрашивать. Просто забудут в этом подвале, а то и закурят серой, с них станется»
«Ладно, потерплю»
Свет факела снова озарил сырой подвал — стражники возвращались, один тащил в охапке здоровенную доху и ворох каких-то тряпок, второй, с факелом, нёс длинную свечку. Аккуратные ребята, исполнительные.
— Хорошо. Теперь за вином и едой, быстро!
Оставшись один, рыцарь набросал поверх прелой соломы тряпок, постелил доху и лёг, завернувшись в неё. Стало тепло.
«Родная, ты слышишь?»
«Конечно»
«Поговорим?»
«Ты же хотел поспать…»
«Успеется. Слушай, я как-то не допёр… А ты сама спишь когда-нибудь?»
Пауза.
«Как сказать… Ты не поймёшь, пожалуй»
«А ты постарайся»
Снова пауза.
«Когда я стала твоим Голосом, я была как бы… Нет, не поймёшь ты, как невозможно понять чувства, скажем, человека, сжигаемого на костре. Нормальный человек этого почувствовать не может, а представлять умозрительно — пустая затея… В общем, первое время я включалась, только когда было необходимо дать тебе задание или справку. И снова погружалась в холодное, стеклянное небытие. Да, я многое знала, но абсолютно ничего не хотела и не чувствовала. Я была Голосом. Нет, даже не так. Я не была никем. Ни она, ни он, ни даже оно. Голос, только Голос, сгусток информации…»
«Чего-чего фармации?»
«Ну знаний, сведений разных, чтоб ты понял. А потом всё стало понемногу меняться. Но первой я почувствовала ту самую нестерпимую жажду, что мучила меня все эти годы»
«Может, это было дополнительное наказание?»
«Я тоже так думала. И только теперь поняла — не только и не столько наказание… Если бы не эта проклятая жажда, все мои эмоции давно бы атрофировались напрочь»
«Чего-чего… фировались?»
«Ну бесследно исчезли бы, навсегда. И я навсегда осталась бы Голосом. Тебе не удалось бы меня расшевелить. И знаешь, я вроде как поняла…»
Пауза.
«Что поняла?»
«Я теперь думаю, чувство жажды исчезло не потому, что меня… ну… помиловали. Или не только потому. Просто появилось новое сильное чувство, и жажда стала не нужна»
«Какое чувство?»
Пауза. Первей очень хорошо изучил свой Голос, чтобы не сомневаться — ответа на этот вопрос можно ждать до утра, и не дождаться. Ладно…
«А когда ты почувствовала, что ты… ну… она?»
Пауза. Но это пауза перед ответом.
«В ту долгую буранную ночь, когда рассказала тебе про девочку, так многого добившейся в магии и в жизни»
Первей молчал, размышляя, и Голос молчал тоже. Только свеча потрескивала в сыром, затхлом воздухе подвала.
Что-то внезапно изменилось в мире. Откуда-то из недр, сквозь толстые каменные стены донёсся отчаянный девичий вскрик, сменившийся рыданиями.
«Ты слышишь, рыцарь?»
«Что это?»
«Адские псы вышли на ночную работу. Тут рядом пытают якобы ведьму»
«Якобы?»
«Именно. Девчонке четырнадцать лет, и она не имеет никакого касательства даже к деревенским заговорам. Просто зверям уже необходимо каждую ночь мучить людей, лучше всего невинных девчонок. Иначе они не уснут»
Послышался топот ног, пламя факела озарило подвал — стражники возвращались, неся заказанный ужин.
— А ну, ребята, быстро несите инструмент! Мне надо сбить кандалы.
Замороченные вновь устремились по ступенькам наверх, выполнять свежее задание. Первей клял себя последними словами — ведь можно было давно сбить эти проклятые оковы…
«Это я виновата. Я, я! Послушался меня, дуру!»
«Чем её пытают?»
