Ведь у нее есть повод — вожделенная для многих Венеция, персональное приглашение...
Вот как иззавидовалась Ангелина! Вон как помрачнел и отстранился Григорий, словно его кровно обидели...
Алена демонстрировала всем широкую счастливую улыбку и глуповато хихикала. Можно было подумать, что шампанское сыграло свою роковую роль...
На самом же деле она прекрасно все соображала, когда «заплетающимся» языком лепетала Диме:
— А куда мы едем? В сказку? А где это?
— За тридевять земель... — таинственно шептал он, прижимая к себе на заднем сиденье такси ее покорное тело.
Димочка просто светился от удовольствия. Наконец-то настал и его час!
Миниатюрная элегантная Алена никогда еще не позволяла ему продвинуться дальше дружбы...
Общие компании, милая болтовня, поездки на дачу с друзьями...
Возможно, он излишне женственен... Но ведь она должна понимать, что это не минус, а плюс. Это гораздо привлекательнее грубо вырубленного лица ее дружка...
Уму непостижимо, что она в нем нашла?! Тоже мне, Пикассо...
А ведь Дима чувствовал, что она ему явно симпатизирует... И всегда хвалит его акварели... И слушает стихи, пока ее Григорий выпалывает сорняки на участке...
У них общие вкусы, общие взгляды... Один душевный настрой...
Если бы Дима родился девочкой, то они с Аленой, без сомнения, стали бы неразлучными подружками...
Но он мужчина.
И он заставит ее понять это.
Тем более что она не сопротивляется...
Дима снимал мастерскую у одного престарелого члена Союза художников который давно уже не пользовался ею, да «жмотился» сдать в фонд.
Алена удивленно рассматривала старый особняк с облупившейся штукатуркой, приткнувшийся между двумя домами с темными окнами. Видно, жителей выселили на время капремонта дома...
Знакомое место... Кажется, дальше, за углом, начинается Чернышев переулок... А там ее «родовое гнездо»...
Бабушка показывала Алене этот некогда принадлежавший Вяземским двухэтажный особняк. Странно было даже представить, что именно в нем встречались Батюшков, Жуковский, Карамзин... и даже Пушкин...
А прапрадед, проживший чуть ли не сто лет, был тогда совсем молоденьким... Смущался, наверное, показывая маститым литераторам свои стихотворные опыты...
Впрочем, он на шесть лет старше Пушкина. Как знать, может, именно Александр Сергеевич робко поднимался по парадной лестнице, чтобы прочитать свои стихи более опытному товарищу...
Дима с такой гордостью отпирает парадную дверь, выходящую прямо на улицу, словно ведет Алену в королевский замок...
Можно было бы «срезать» мальчишку, подвести к родовому особняку и «загрузить» историей, щеголяя знаменитыми фамилиями...
Но зачем? Надо дать ему возможность держать инициативу в своих руках... А она поплывет по течению, ничего не загадывая наперед...
За дверью оказалась узкая крутая лестница, ведущая на второй этаж.
— Держись за мою руку, — зловещим шепотом сказал Дима. — Говорят, здесь водятся привидения...
Он специально не включил свет, чтобы грязные сырые подтеки на стенах не разрушили впечатление таинственности.
— Я боюсь... — подыграла ему Алена.
Дима остановился, прижал ее к себе, набрался решимости и, промахнувшись, чмокнул куда-то в висок.
— Ах, нет... С тобой мне ничего не страшно...
Он открыл еще одну дверь, и они вошли в просторную огромную мастерскую со странными окнами, составленными из множества мелких квадратиков.
Убогость стен, позабывших о ремонте, скрывали картины. Акварельные пейзажи, пастельные зарисовки... Несколько длинных драпировок свисали с потолочной балки, образуя альков над покрытой пледом тахтой...
А в углу чуть поблескивал в свете уличных фонарей огромный концертный рояль.
— Ты играешь, или это для декорации?
— Немного, — скромно ответил Дима.
Он подошел к роялю, поднял крышку и взял несколько аккордов.
— Это что?
— Угадай.
— Я не сильна в музыке.
— Но название этой сонаты ты знаешь с детства.
Дима лукаво улыбнулся и пробежал пальцами по клавишам.
Алене не хотелось напрягаться.
— Соната «Аппассионата», — выпалила она. — Ее любил слушать дедушка Ленин.
Дима обиженно закрыл крышку.
— Лунная... — с намеком сказал он. — Прекрасно подходит для такой волшебной ночи...
