Завтра попытаться опять?
* * *
В дверь постучали. Прислушался. В стуке было что-то робкое. Решил открыть.
Вошел казак. Приземистый, с белесыми глазами, квадратным лбом, квадратным подбородком. В шинели. На погонах нашивки урядника. От усталости Шopoxoв все, что видел, воспринимал по частям. Отдельно лоб, отдельно
глаза, отдельно погоны.
Вошедший представился:
— Буринец Никита Мартьянович.
— Кто вы будете? — спросил Шорохов.
Он сел к столу. То же самое сделал гость. Снял шапку, пригладил волосы, ответил:
— Урядник Десятой конной бригады. В прошлом — из охраны вагона номер триста тридцать четыре, — он оглянулся, добавил вполголоса. — Что в этом вагоне везли, думаю, знаете.
— Знаю, — подтвердил Шорохов. — Корпусную трофейную казну.
— Было — прошло. И забудь, — гость махнул рукой. — Казаки журавля в небе не любят.
— Вы-то прошлое не забыли, — Шорохов совершенно не знал, как говорить с этим человеком.
— Забыл бы. Не дают, — выдохнул гость.
Все в этом человек настораживало. Скуп на слова, хмур, напряжен. Вид такой, что ждать можно чего угодно: заплачет, выругается, выхватит нож, наган. Притом сказал, что урядник. Всего-то. А к столу без приглашения сел уверенно.
— Вам не дают забыть, что вы когда-то охраняли этот вагон? — спросил Шорохов. — Кто не дает?
— Агенты.
— Чьи? Откуда они тут взялись?
Гость молчал.
— Что вообще было в этом вагоне? Серебро? Золото?
— Было.
— Деньги? Иконы? Документы комиссара Барышникова?
— Эти-то документы сразу с казачьим разъездом в Новочеркасск ушли.
Сказал о себе, что урядник, а знал про такое, о чем и Мамонтов, пожалуй, впервые в открытую заговорил только на чествовании в "Европейской"!
— Все же, в каком вы звании? Честно. Ваша фамилия действительно Буринец?
Гость не ответил.
— Вы сказали: "Эти-то документы сразу ушли", — на слове «эти-то» Шорохов сделал ударение. — Значит, среди захваченного у красных, были еще какие-то?
— Были. В ящиках, сундуках.
— Банковские книги, векселя?
— Не только. Особенно, если о личном достоянии командира корпуса говорить.
— Хотите сказать, что в том вагоне было еще и личное имущество командира корпуса?
— Оно отдельно там было. Чтобы смешивать, этого командир не допускал. И сейчас не допускает. Не стану грех на душу брать.
— Какой же тут грех?
— Не скажите… Свое — чужое мешать негоже. Стадо коров из имения барона фон Роопа в Ничжнечирскую гнали, я, хотя в той же команде ехал, а как бы отдельно. Приказ такой был.
— Что вы везли?
— Обычное. Сундуки. Супруга Константина Константиновича в этой станице живет. Так вот, ей… Потом было еще — несгораемый ящик в ту же Нижнечирскую сопровождал. Но вместе с командиром корпуса, когда он на отдых ездил. Тот ящик командир всегда с собой возит. Он и сейчас при нем. Тяжеленный, а что в него вместишь? Портфельчик, не больше.
— Откуда вы знаете?
— Знаю.
— Вы личный порученец командира корпуса? Теперь во всяком случае. Или им были?
Гость молчал.
— Что вас заставило придти ко мне?
— К вам сейчас любой казак придти готов.
— Почему?
— Вы генералу Хаскелю служите.
— Сказали о себе — урядник, а имя называете высокое, к тому же иностранное.
— Это имя в корпусе сейчас любой знает. Верят: только через него можно трофейную казну в корпус вернуть. Но у меня-то дело иное, — он наклонился к Шорохову через стол. — Убить меня хотят. Спрашиваете: "Что заставило придти?" Любого заставит.
— И кто? Вы их видели?
— Не видел.
— Откуда страх?
— Сведения обо мне собирают.
— Может из любопытства. Вы сразу: "Убить".
— Чувствую. Душа не обманет.
— А что еще вы знаете о трофейной казне? Вы бумаги из того, командирского ящика своими глазами видели? Говорите: хотят убить. Вместе подумаем, выход найдется.
— Все вам здесь сказать? — гость озадаченно покосился на Шорохова. — Не-ет. Только, если отсюда меня заберете. Как сопровождающего. Подскажу: через полковника Родионова. Думаю, вам не откажет. Уверен даже. Там уж если… В Ростове, Екатеринодаре… И не вам, простите, повыше… Тогда скажу. И есть что, — Буринец тяжело поднялся с табуретки, приложил к груди руку, поклонился. — Не упустите: завтра под вечер генерал Абрамов в отпуск по болезни отбывает. Не худо бы к его команде пристроиться. Но дело тонкое. На ближайшие сутки всякий выезд и выход только по личному приказу командира корпуса. Через полковника Родионова действовать надо.
