Но вам было неспокойно, так как две туристки буквально накануне убийства, что-то бурно обсуждая, оставили на столе после завтрака салфетку с именем «Бурбон». Мало этого, после убийства эти неугомонные дамы обратили внимание на чистое окно, которое вы опрометчиво вымыли, чтобы стереть следы своих пальцев, как возможную улику, но оставили вместо этого еще более серьезную улику — единственное чистое окно из всех. Это заставило вас потерять спокойствие, которое принесла газетная информация о несчастном случае, вы начали нервничать. А появление этих дам с пакетом сувениров уж совершенно не поддавалось никакому объяснению. Тогда вы решили пригласить их на прогулку, чтобы понять, что им известно и чем они могут быть опасны. Ну вот, мы рассказали друг другу по своей части этой истории, правда моя — короче, и в ней меньше мистики, но зато больше уголовщины.
— Откуда вам известно, что я вышла замуж? — спросила Тереза.
— Вы владеете «Баронессой», а она была вашим свадебным подарком от тетки, — ответила я и мысленно поблагодарила судьбу за то, что она послала мне такого следопыта-энтузиаста, как ты.
— Вы ошиблись, я только помолвлена. Кстати, о тете, — спокойно продолжила Тереза. — Она, как многие пожилые испанки, заядлая курильщица, причем очень привередливая к сорту табака. Тетя прислала мне на днях коробку папирос, которые она набивает сама по своему рецепту. Я вижу, ваши удивительные тонкие сигареты кончаются, не хотите ли попробовать настоящего испанского табака?
— Пожалуй, но я не люблю папиросы, табак попадает в рот, — ответила я.
— Пустяки, я вставлю вам их в мундштук, устраивайтесь поудобнее на диване, вот вам подушка под голову, откиньтесь. Курение хорошего табака требует комфорта, — с этими словами Тереза принесла изящную коробочку, щербатую пепельницу и черный, похожий на эбонитовый, мундштук. Я раскурила папиросу и, почувствовав первую волну сладковатого аромата, откинулась на подушку, прикрыла глаза. — Не буду вам мешать, — сказала Тереза и вышла, судя по раздавшемуся скоро звуку льющейся воды, в ванную.
Я открыла глаза, стряхнула пепел и затянулась вновь.
Оказывается, когда куришь с мундштуком, очень хорошо смотреть на тлеющий огонек папиросы, он вспыхивает так же, как огонь на тлеющих углях камина. В темноте комнаты кончик папиросы был единственным различимым предметом. Я смотрела на него, и мне казалось, что он растет, становится все больше и больше. Потом я услышала за стеной звуки телевизора и голоса родителей, а дрова в камине все тлели, и меня охватила тяжелая истома. Мне казалось, я услышала, как поскуливает за дверью нагулявшийся пес, как моя сестра, что-то ответив маме, открыла дверь и впустили его в дом. Мои руки и ноги налились тяжестью, и я подумала, что завтра не смогу закончить полоть морковь, как обещала отцу. Потом затянулась еще раз и тут мой сын сказал обо мне почему-то по-испански: «Она уже спит». «Нет, я еще не докурила», — хотела возразить я, но только покачала головой. «Ее нужно укрыть», — голоса моих родных сливались с неясным шумом в ушах. Этот шум прорезал тоненький голосок племянника: «Спи, Маиня, спи!» «Боряша тут, значит, я на даче?» — немножко удивилась я. Но тут кто-то из близких — я никак не могла разглядеть в темноте, кто именно — подошел ко мне и стал укрывать меня одеялом. «Туго, очень туго! Не надо меня так кутать!» — хотела воспротивиться я, но не смогла и провалилась в какой-то темный колодец, из глубины которого еще долго видела то ли огонь камина, то ли мерцание папиросы.
Когда я очнулась утром, первая моя мысль была о том, зачем меня так плотно укрыли вечером на даче. Затем пронзила мысль: «Почему на даче, я ведь в Испании?» И тут меня прошиб пот. Я открыла глаза и увидела, что вовсе не укрыта, а связана.
— Да ты что! Как в кино? — не выдержала я, прервав Марину.
— Нет, совсем не похоже, — серьезно ответила она. — В кино показывают связанного, а в следующем кадре он уже мчится либо за обидчиками, либо от них, а как развязываться, не показывают. А зря. Так вот, я теперь твердо знаю, что не только в советском кино, а и в любом самое интересное вырезают. Потому что нет ничего занятнее, чем смотреть, как связанный человек не только развязывается, а хотя бы пытается встать. Представь себе…
