Тотчас Родригес внес крест на высокой подставке, и каждый из присутствующих под тяжелым взглядом короля произнес слова клятвы и поцеловал крест. После этого король лично отдал ларец архиепископу и, показав замок, сказал:
— Замок должен быть открыт только этим ключом, когда я вам его передам, — и с этими словами он прикрепил ключ к своему поясу. — А теперь выслушайте мою волю о том, как вам послужить трону. — Король сделал знак, и Родригес начал зачитывать список назначений.
Архиепископ Севильский отправлялся в Гранаду для борьбы за чистоту веры там, где, по мнению папы и короля, процветали язычники и влияние ислама было еще сильно. Дону Ортега предстояло уехать на северные рубежи для строительства укрепительных сооружений. Такая же участь фактической ссылки постигла и остальных. Помимо этого, король предложил семье взять на себя оплату отделки комнат в новом строящемся дворце и не получил отказа. После этого, так и не дав сказать слова никому из собравшихся, Педро жестом дал понять, что разговор окончен, и удалился в свои покои.
Бывшие бунтовщики, а ныне изгнанники в молчании покидали дворец, окликали слуг и выезжали за ворота. У архиепископа в карете в ногах стоял королевский ларец. Его преосвященство с досады пнул его ногой.
— Чья бы голова там ни была, она обошлась мне слишком дорого. Не стоил красавчик Мигель таких жертв. Пустой был мальчишка, и ничего не потеряла бы семья с его гибелью. А вот сейчас! — д’Инестроза застонал, как от зубной боли: всех выслал король, всем нашел место гиблое, далекое от себя и от других изгнанников. Сумел-таки нанести удар по непокорным! И его преосвященство зашептал слова молитвы, надеясь на просветление и помощь свыше, так как на земле ему надеяться было не на что. Игра была проиграна.
* * *
Чем ближе был день отъезда, тем раньше хотелось встать утром, чтобы продлить свидание с морем, сделать каждый час длиннее. Накануне отлета мы встретили восход солнца на плотной темно-серой кромке, отделяющей морскую зыбь от зыби песчаной. Свежие, выросшие за ночь в прибое ракушки манили прогуляться вдоль берега, чтобы наконец найти ту, самую красивую, которая и станет лучшим сувениром этого лета. Незаметно разгулялся день, и пора было поспешить к концу завтрака и завершить какие-то дела. Меня занимала проблема не купленных сувениров.
— Надо сегодня поужинать не позже семи, чтобы к восьми успеть на автовокзал, — сказала Марина. — Она нас там будет ждать.
— Послушай, ну почему «нас»? Вы прекрасно болтаете по-испански, а я что, должна терять время из вежливости? Тебе хорошо, ты уже потратила все деньги, выполнила все заказы, а у меня еще и деньги остались, и место в чемодане. Можно, я не пойду на это кофепитие? — принялась отбиваться я.
— Это не удобно. Она пригласила нас в ответ на твои сувениры, ты не можешь не прийти, — резонно возразила Марина.
— Ничего страшного не случится, если все гостеприимство она окажет тебе, в конце концов она нормальный человек и поймет, что я должна купить подарки, — я решила отстоять свою свободу.
Марина, почувствовав это, почти сдалась:
— А в какие магазины ты собираешься в девять вечера?
— На улице Сан-Мигель они работают часов до двенадцати ночи, я там все, что надо, найду, — у меня были на все готовые ответы.
— Ну ладно, только поедешь со мной и извинишься сама, — согласилась строгая подруга.
— Отлично, это как раз в одной стороне, — обрадовалась я открывающимся наконец передо мной магазинным перспективам.
День промелькнул в морских бликах и солнечном свете, а вечером мы обе испытывали разные чувства по отношению к предстоящему вечеру. Последние дни Марина была явно охвачена какой-то идеей. Что-то записывала в блокнот, несколько раз ездила в Малагу и еще куда-то, не приглашая меня и не давая мне больше никаких таинственных заданий. Как роковое надгробие над остатками нашего отпуска на Марининой прикроватной тумбочке лежал черный камень, привезенный нами из Гранады. Честно говоря, я уже перегорела всей этой игрой в сыщиков-шпионов, но проявляла к увлечениям подруги ту же терпимость, что и она к моим.
