Паруса четырнадцатипушечного фрегата “Черный ангел”, стоявшего на якоре в гавани Порт-Рояля, были аккуратно убраны, и три высокие мачты гордо тянулись ввысь. Яркие лучи жаркого тропического солнца танцевали на стеклах створчатых окон кормы, усиливая блеск и без того обильно золоченных резных украшений кают.
В этот теплый мартовский день 1668 года в гавани швартовалось большое количество судов: на рейде бок о бок покачивались на волнах двух— и трехмачтовые шхуны, бриги, английские галеоны. Вдали виднелись зеленые холмы Ямайки, а здесь на острове Кагуа — узкой полоске песка и известняка — расположился Порт-Рояль, причалы которого щетинились бушпритами тесно прижатых друг к другу кораблей. Пьяный хохот, хриплые крики и радостный визг, доносившиеся из многочисленных винных погребков и борделей, расположенных по обеим сторонам узких извилистых улочек, наполняли город.
У створчатого окна большой, с тонким вкусом отделанной каюты фрегата стоял Габриэль Ланкастер и смотрел на тихо плещущиеся внизу бирюзовые волны. Он был не один; за его спиной, удобно развалившись в обитом черной кожей дубовом кресле, сидел Гарри Морган и внимательно смотрел на Габриэля.
Царившая в комнате тишина служила как бы продолжением неоконченного разговора, и, глядя на сильного, широкоплечего человека у окна, Морган не мог не подумать о метаморфозе, происшедшей с полуголодным и грязным беднягой, которого он впервые увидел два с половиной года тому назад. Тогда несчастный едва мог подняться, а нынешний Габриэль твердо стоял на ногах, и жизнь уже неоднократно доказала это. Тот человек из трюма испанского невольничьего корабля был давно не мыт, и казалось, не было никакой возможности расчесать его грязные спутанные волосы, а внешний вид и привычки капитана фрегата отличались изысканностью. Несмотря на молчаливое неодобрение команды и большинства членов берегового братства, как любили себя величать морские разбойники, он почти ежедневно принимал ванну. Его ухоженные, длинные волосы блестели и переливались, а одежда всегда была чистой и опрятной, что отличало его от многих членов экипажа. Но если личные привычки Габриэля могли вызвать усмешку или саркастическое замечание, то его умение владеть холодным оружием не вызывало ничего, кроме уважения и благоговейного трепета. Кроме того, береговым братством очень ценилось личное мужество, а Габриэль Ланкастер был смелым человеком. Так думал Гарри Морган, вспоминая, что среди морских разбойников Ланкастер, пожалуй, единственный, кто благодаря отчаянной храбрости быстро проложил себе путь наверх. Сегодня он был одним из самых известных среди берегового братства капитанов. Морган улыбнулся своим мыслям. Между человеком, встретившимся ему более двух лет назад, и тем, который сейчас стоял перед ним, действительно не было ничего общего.., кроме, пожалуй, неизмеримо глубокой ненависти к испанцам.
Габриэль отвернулся от окна и, взглянув на Моргана, спросил:
— Ты обсуждал это с кем-нибудь из капитанов? Морган отрицательно покачал головой.
— Мне казалось, тебе должно быть известно, что Гарри Морган не любит выбалтывать свои планы первому встречному и посвящает в них только тех, кому доверяет. А таких, — добавил он многозначительно, — чертовски мало.
Габриэль натянуто улыбнулся. Генри Морган, или Гарри, как он предпочитал себя называть, часто озадачивал его. К тридцати трем годам Морган достиг высшей ступени в иерархии морских разбойников, несмотря на то что появился на Антильских островах всего десять лет назад. Габриэль давно заметил, что Гарри очень скрытен, особенно когда речь заходит о его биографии; подобная замкнутость редко встречалась среди пиратов.
Морган охотно признавал себя уроженцем Уэльса и даже гордился этим, был образован, что явно свидетельствовало о его благородном происхождении, но за все время, проведенное вместе, Габриэль никогда не слышал, чтобы Морган хоть словом обмолвился о своих предках. Это было несколько странно, потому что его дядя, сэр Эдвард Морган, получил из рук Кромвеля дворянское звание и был вице-губернатором Ямайки, пока в 1665 году не погиб во время нападения англичан на голландский остров Св. Евстахия.
