— О, Габриэль! — шептала она сквозь слезы. — Спасибо, что ты пришел! Дверь завалило, а Элизабет… — Голос ее стал хриплым, и она замолчала. Габриэль ободряюще обнял ее за плечи, не понимая пока значения ее слов. Он быстро огляделся, пытаясь найти жену, и непроизвольно отметил, как сильно пострадала каюта. Везде были видны следы разрушения, кругом валялись куски балок и досок, в углу разгорался пожар, и огонь уже начинал жадно лизать стены. Не найдя жены, он повернулся к Каролине и быстро спросил:
— Где она?
Каролина сдавленно всхлипнула и, отвернувшись, указала ему в дальний конец комнаты. Габриэль сделал несколько шагов в ту сторону, но она неожиданно схватила его за руку. Глаза ее наполнились слезами:
— Не ходи туда, Габриэль. Она умерла. Ты уже ничем не можешь ей помочь.
Он замер на месте, все похолодело у него внутри, мозг отказывался верить тому, что говорила сестра.
— Нет! — закричал он и бросился туда, куда показала Каролина. В дальнем конце каюты на полу лежала огромная балка. Из-под нее выглядывал краешек голубого платья Элизабет. При виде этой картины Габриэль вдруг почувствовал, как руки и ноги его сделались ватными. Балка практически раздавила хрупкое тело жены, и только тонкая рука, несколько русых прядей волос да кусочек голубой ткани указывали на то, что под ней похоронена Элизабет.
Трясущимися пальцами он неуверенно коснулся ее еще теплой руки, и мучительное, болезненное ощущение потери пронзило его. Он не любил жену, но Элизабет была ему дорога — она была матерью их неродившегося ребенка. С ней он связывал свое будущее. А теперь потерял все. Ее нет. Волна бешеной ярости захлестнула Габриэля. Это сделали они! Грязные, кровожадные испанцы убили его жену!
Он бросился к двери, исполненный ненависти и отчаяния, но испуганный и растерянный вид сестры остановил его. Тонкая струйка крови медленно стекала по ее лицу. Он с нежностью провел ладонью по ее щеке, осторожно вытерев кровь.
— Прости меня, Каролина. Мне не нужно было брать тебя с собой, — сказал Габриэль очень серьезно. — Я должен был оставить вас обеих дома, в Англии. Тогда Элизабет была бы жива, а ты — в безопасности.
— Нет, — замотала головой Каролина, — мы ведь сами захотели ехать. Мы бы ни в коем случае не позволили тебе ехать без нас. Ты не должен винить себя, Габриэль. Это не твоя вина.
— Если бы в это можно было когда-нибудь поверить, — прошептал он.
Времени на разговоры не было: огонь быстро распространялся по каюте, и звуки боя, начавшегося на верхней палубе, становились все слышнее. Взяв сестру за руку, Габриэль двинулся по задымленному коридору.
— Останься здесь, — скомандовал он, когда они приблизились к люку, ведущему на палубу. — Может быть, испанцы уже там, тогда схватка будет не на жизнь, а на смерть. — Он обернулся к сестре и, опустив глаза, молча протянул ей небольшой кинжал. — Я буду защищать тебя, пока жив, но они превосходят нас числом, и я боюсь самого худшего. Кинжал употреби так, как сочтешь нужным.., и помни, что я люблю тебя, дорогая, и готов умереть ради тебя.
Каролина не могла вымолвить ни слова, слезы застлали глаза. Рука Габриэля нежно погладила ее по голове, и они вышли на палубу.
Как и предполагал Габриэль, “Ворон” был взят на абордаж, и, пока он поднимался на верхнюю палубу, звон скрещивающихся клинков стал раздаваться со всех сторон. Над кораблем висела сизая пелена дыма, сквозь стоны и крики раненых то тут, то там были слышны свист пуль и треск мушкетных выстрелов. Картина была страшная. Испанцы, которые, казалось, теперь находились повсюду, как голодные хищники, набрасывались на защитников “Ворона”. Габриэль увидел, что на него, сжимая в руке окровавленный клинок, движется здоровенный испанец, и принял бой. Он дрался яростно и бесстрашно, отвечая ударом на удар, и вскоре стал теснить своего противника. Неожиданно испанец оступился, потерял равновесие, и в этот момент шпага Габриэля с быстротой молнии вонзилась в него. Смертельно раненный, солдат упал как подкошенный, но, едва его тело коснулось палубы, Габриэлю снова пришлось отбиваться от нападавших. Ему казалось, что это длилось бесконечно: только он успевал разделаться с одним врагом, его место занимал другой. Габриэль чувствовал, что рука его немеет от усталости, но упорно продолжал драться, смутно сознавая происходящее вокруг: он не слышал звуков затихающего боя, не замечал перепуганной насмерть Каролины, с ужасом наблюдавшей за схваткой.
