– Слушаюсь. Осталось также немного мебели и личных вещей, но… – Обычно решительный Враницкий был сейчас в явном затруднении.
Пыхачев понял.
– Вот вам ключ от моей каюты. Действуйте. Оставьте смену белья, письма, деньги и дагерротипные портреты. Остальное – в огонь. Не жалейте.
– Слушаюсь!
– Постойте, голубчик. Где полковник Розен?
– Свирепствует, Леонтий Порфирьевич. Ограбил нашу команду, теперь грабит своих морпехов. Спалил все стулья из кают-компании и раму от портрета царствующей особы. За пропущенную деревяшку убить готов.
– Передайте ему… Впрочем, нет, не надо. Ступайте, голубчик.
Полковник Розен делал именно то, что не решился приказать ему командир «Победослава». После того как горючие предметы перестали попадаться ему на глаза, он возглавил набег на апартаменты цесаревича.
Первой подверглась опустошению каюта дворецкого и камердинера. Напрасно почтенный Карп Карпович тряс сединами, пытаясь остановить вандалов. Розен не стал понапрасну тратить слов, попросту указав: бери здесь, ломай на фрагменты, тащи известно куда. После тщетных попыток остановить погром бедный дворецкий пал животом на заветную шкатулку с Андреем Первозванным и подарками для микадо и приготовился защищать ее до последнего издыхания. И лишь убедившись, что погромщиков интересует мебель, а не шкатулка, Карп Карпович, предусмотрительно не выпуская шкатулку из рук, ринулся в каюту цесаревича.
Поздно: там уже находился Розен.
Михаил Константинович пребывал в том состоянии духа и тела, когда дух еще сознает свою нерасторжимую связь с телом, но решительно не знает, что ему делать с этой помехой. Дух витал и был крылат – тело не имело ни крыльев, ни сил, ни малейшего желания расстаться с кушеткой. Но для пущего вознесения духа следовало ублажать коньяком именно тело.
В более молодые годы цесаревич достигал частичного размежевания между духом и телом после второй бутылки крепкого. Теперь же вторая бутылка еще далеко не опустела, а своего тела Михаил Константинович уже не чувствовал. Тут таился повод взгрустнуть о годах, которые больше не вернутся, и о несовершенстве человека вообще, а взгрустнув – налить и выпить, чтобы отогнать мысли о бренности.
И о беспардонном поведении офицеров по отношению к наследнику престола, между прочим! Сначала цесаревич ждал графа Лопухина, пообещавшего, что вот-вот вернется. Очень скоро ждать стало невмоготу, и Михаил Константинович начал раздумывать: а не подняться ли и ему наверх? Раздумывая, он выпил три рюмки и решил пока остаться.
Граф все не шел. Со скуки цесаревич выпил еще, потом стал звать Лопухина, послал было за ним дворецкого – и тут в «Победослав» попало по-настоящему. Загрохотало так, что цесаревич ни на миг не усомнился: корвет разваливается и уже тонет.
Однако слух не улавливал ничего похожего на панические вопли, под дверь каюты не просачивались струйки воды, и мерзостные трюмные крысы не спасались табунами от потопа, прыгая куда повыше. Михаил Константинович твердо знал, что крысы просто-таки обязаны это делать, а посему, выглянув в коридор и не заметив спасающегося крысиного поголовья, успокоился, вернулся и выпил еще.
Попадания следовали одно за другим, но цесаревич более не беспокоился. Даже когда машина остановилась, а в иллюминаторе совсем близко замаячило незнакомое судно, приближавшееся с явно враждебными намерениями, он нисколько не обеспокоился. По-видимому, происходило именно то, что должно было происходить. Разве славные русские матросики дадут в обиду наследника престола? Сейчас произойдет что-то такое, отчего пираты сломя голову побегут назад в свой Рейкьявик, как обещал граф. Непременно должно произойти!..
И произошло! «Победослав» содрогнулся от бортового залпа, а потом содрогнулся сильнее от ответного снаряда. Еще один разрыв – совсем рядом! Взвизгнув, цесаревич отпрянул от иллюминатора. Хотелось бежать, но куда? Наверху еще страшнее, а внизу, пожалуй, утопнешь раньше всех, когда корвет пойдет на дно…
Но корвет не пошел на дно. Не побежали и пираты – побежал «Победослав». Переборки теперь вздрагивали гораздо реже, зато надоедливо вибрировали, выдавая отчаянные усилия машины.
