Не так-то просто оказалось сидеть неподвижно, не меняя позы. Очень скоро затекли ноги. В Академии Генерального штаба Розена научили многому, но только не умению превращаться в камень. Пришлось осваивать эту науку на ходу. Понапрягал попеременно мышцы ног – помогло.
На время. Очень скоро зачесалась спина. Потом затылок. Потом щиколотка. Потом засвербело за ухом с такой силой, что из глаз едва не покатились слезы. Левую икру начало подергивать – вот-вот сведет судорогой. И в довершение всего мочевой пузырь заставил вспомнить о гальюне. Нет, это невыносимо!..
Но Лопухин терпел, прячась где-то в тени механизмов, и Розен, стиснув зубы, тоже решил терпеть до последней возможности. Неужели чиновник из Третьего отделения окажется выносливее его, полковника Генштаба? Не бывать этому!
Злость помогла отмобилизоваться. Зато Розен потерял контроль над временем. Сколько он сидит неподвижно – час, два?
Неизвестно. И неизвестно, сколько еще придется просидеть.
«Придут убивать» – так, кажется, сказал граф? Ну допустим. Хотя весьма странно. Вон он трап, один из трапов, соединяющих орлопдек с орудийной палубой, вон светлое квадратное пятно люка над ним. Если убийца сунется в люк, он просто слабоумный. Это все равно что кричать: «Вот он я!» – да еще нарисовать на лбу мишень. Чепуха какая-то!
От скуки Розен спел в уме несколько модных романсов. Перечислил все пристани на Волге, Днепре, Западной Двине и Амуре, а также все шлюзы на Темзе. Вспомнил длину и грузоподъемность всех до единого мостов на новостроенной Транссибирской железнодорожной магистрали. Перешел было к перечню и численному составу пехотных полков британской армии, расквартированных в Индии, и тут левую ногу свело наконец всерьез.
Крайне несвоевременно! Чуткое ухо полковника уловило слабый металлический лязг. Пришлось обозвать себя болваном: со стороны кормовых трюмов имелся, оказывается, еще один вход с железной дверью на задрайках. Лопухин, конечно, держал его в уме, а полковник Генштаба не удосужился даже осмотреть как следует место операции! Стыдно.
Донесся еле слышный скрип. Тот, кого дожидался Лопухин, шел очень, очень осторожно. Ни полоски света, ни шороха одежды, ни звука шагов. И все-таки Розен знал: этот человек уже где-то здесь, явился не со света, а из темноты, и глаза его отлично видят.
Медленно-медленно полковник повернул голову. На лбу выступили капли пота – проклятая нога мучила страшной болью. Розен терпел.
Слабый шорох. Ага, вот он уже где… Значит, прекрасно видит редуктор со снятой крышкой… Что будет делать дальше – стрелять, как только заметит цель? Глупо. На выстрелы сбегутся – и пропал агент ни за понюх табаку. Неужто в самом деле рассчитывает снять двоих без шума и приладить крышку на место? А трупы? Трупы, наверное, закопать в уголь…
Но почему двоих? Одного! Ведь он уверен, что Лопухин в машинном отделении один!
Все стало просто и понятно. Если бы не адова боль в ноге, Розен, наверное, усмехнулся бы, мельком пожалев незадачливого агента. У него нет ни единого шанса. Ну что ж, не станем затягивать ожидание…
Выхватив револьвер, он приподнялся и грянул тем же страшным голосом, каким поднимал морских пехотинцев в атаку на турецкие позиции, лишь смысл команды был прямо противоположным:
– Ни с места!
Успел только заметить стремительно мелькнувшую тень, почувствовал несильный удар в плечо, удивился и не выстрелил, поскольку не видел цели. Совсем рядом звякнуло, упав на металл, что-то небольшое. Сейчас же мелькнула еще одна тень, и голос Лопухина произнес негромко, но внушительно:
– Ни звука! Руки на затылок! Шевельнешься – стреляю.
Тени сошлись вместе. Передняя послушно подняла руки. Тогда Розен с громадным облегчением вытянул ногу и стал яростно массировать сведенные мышцы, ругаясь сквозь зубы и постанывая…
– Что с вами, полковник? – спросил Лопухин.
– Так… ничего.
– А раз ничего, тогда нож подберите.
– Какой нож? – удивился Розен.
– Метательный. Которым господин Иванов вам погон срезал.
Розен схватился за правый погон – тот был на месте. Зато левый свесился на ключицу самым вульгарным образом. Будто после драки.
