Когда мы начинаем сознавать свои мысли и эмоции и смотрим на них с добродушным любопытством, то видим, какие доспехи мы надеваем для защиты от боли. Видим, как эти доспехи защищают нас не только от боли, но и от красоты окружающих нас людей. Но как только мы отпускаем наработанную сюжетную линию, жёсткое представление о себе, а также глубоко засевшее чувство «со мной всё плохо» — доспехи падают, мы открываемся безграничности собственной природы и становимся теми, кто мы есть на самом деле, за пределами проходящих мыслей и чувств. Мы видим, что наши доспехи сделаны из привычек и страхов, и чувствуем, что можем прекрасно обойтись без них.
Первое обязательство работает с причинами страдания и ведёт к прекращению страдания, позволяя нам ясно увидеть, куда на самом деле направлены наши пути отступления, и отказаться от них. Наука показывает, что каждый раз, когда мы воздерживаемся, но не подавляем, в мозгу открываются новые нейронные пути. Отказываясь следовать прежним путям отступления, мы движемся к новому видению себя, к новому восприятию таинственного и непредсказуемого мира, в котором живём.
Три обязательства не имеют отношения к морали, они не о том, чтобы «быть хорошей девочкой» или «быть хорошим мальчиком». Они о том, чтобы открыться более широкому кругозору и в корне измениться. Понимание первого обязательства, его основное указание — знать свои пути отступления и не следовать им — необходимо для понимания последующих обязательств.
Первое обязательство часто называют «узким путём», потому что следовать ему — всё равно что идти по очень узкому коридору. Если вы теряете осознанность, то отклоняетесь от курса и упираетесь в стену. Вам придётся обратить внимание на дорогу и пойти вперёд. По сути, обязательство очень простое: мы либо говорим и действуем для того, чтобы убежать, либо нет. Последующие обязательства — более гибкие, в них нет таких чётко определённых границ. Так что важно начинать с очень прямолинейного подхода: мы не говорим и не действуем. Точка. Первое обязательство требует, чтобы мы раз за разом, методично прерывали свою привычку спасаться бегством. Если мы этому не научимся, то дальше, когда обязательства станут сложнее и неопределённее, в момент тревоги и беспокойства мы машинально спрячемся в убежище.
Часто мы «убегаем» непроизвольно: два примера — это пристрастие к чему-то и отторжение болезненных чувств. Все, кто работал с сильным пристрастием — перееданием, одержимостью сексом, злоупотреблением различными субстанциями, вспышками гнева или другими неуправляемыми привычками, знают: когда подступает жажда, устоять невозможно. Соблазн слишком велик. Поэтому мы снова и снова тренируемся воздерживаться в ситуациях, когда жажда присутствует, но она не слишком сильна. Тренируясь каждый день, мы развиваем способность воздерживаться тогда, когда дорога становится круче. Нам необходимо терпение и понимание того, какую боль мы себе причиняем, чтобы не следовать прежним путям отступления, не говорить и не действовать.
Я часто слышу, как люди говорят: «Зачем мне брать обязательство не убивать, если я и так никого не убиваю?» или: «Я не ворую, я не монах или не монахиня, но я в целибате уже двадцать лет, так зачем мне брать обязательство не вступать в причиняющие вред сексуальные отношения?» Смысл этих обязательств лежит глубже. На уровне повседневного поведения воздержание от убийства, воровства и причинения сексуального вреда другим называется внешним отречением. На внешнем уровне вы следуете правилам. Но внешнее отречение ведёт вас к встрече с тем, что происходит внутри: цепляние и зацикливание, тенденция избегать тошнотворного ощущения зыбкости бытия. Воздержание от вредных слов и действий — это внешнее отречение. Обязательства обеспечивают нам встречу с глубинным беспокойством, с динамикой, которая лежит в основе жизни. Работа с этим чувством и неврозами, которые оно за собой влечёт, — это внутреннее отречение.
Если я беру обязательство не ругаться или не сплетничать, не использовать речь во вред, а при этом живу в лесном домике, где не с кем поговорить, то мне легко хранить свой обет применительно к речи. Но если, оказавшись среди людей, я тут же начинаю сплетничать, значит, я ничего не поняла о разрушительном воздействии вредных слов. И ничего не поняла о чувствах, которые заставляют меня сплетничать. Хранить обет между тем означает, что я подумаю дважды, прежде чем заговорю. Так что следуем мы четырём обязательствам, восьми или сотням — они защищают нас всякий раз, когда возникает соблазн.
