Я пришел на прием довольно рано, но гости уже толпились в зале. Те, что постарше, были преисполнены такой важности, что ни на кого не обращали внимания. Когда их кому-то представляли, они здоровались, глядя невидящим взглядом. Более молодые, занимающие менее высокое положение, при знакомстве тоже смотрели по сторонам, пытаясь определить, в какое общество попали. Другие протискивались сквозь толпу, здоровались, знакомились, и, как я позже заметил, самым частым вопросом среди таких гостей было «Чем вы занимаетесь?». У этих людей был просто какой-то нюх — за доли секунды они могли определить, насколько полезен для них тот или иной человек. И если они не видели пользы в новом знакомстве, то быстро отходили и терялись в толпе в поисках других знакомств. Кто-то пил диетическую колу, кто-то — белое вино. В середине зала стоял банкетный стол, уставленный заграничными сырами, жареными креветками, слойками и разными деликатесами. Но еда по большей части оставалась нетронутой. Люди стеснялись есть. Я посмотрел вокруг — лишь несколько человек чувствовали себя раскованно и свободно.
Наконец в зал вошел Далай Лама. Как обычно, он был спокоен и весел. Его вид представлял разительный контраст с окружающей обстановкой. Я заметил, что он даже не удосужился надеть свои добротные кожаные ботинки, а вместо этого был в старых резиновых сандалиях. Сенатор Фейнстейн и ее муж тут же стали представлять Далай Ламу гостям. Далай Лама налил себе стакан воды, а сенатор Фейнстейн тем временем притащила старый дубовый стул внушительных размеров, поставила его у стены и предложила Далай Ламе сесть. Несколько сенаторов тут же выстроились в очередь, чтобы быть представленными Далай Ламе. Я не слышал, о чем они говорили, поскольку стоял далеко, но видел, что Далай Лама приветствовал их дружеским рукопожатием, теплой простодушной улыбкой и искренним взглядом. Как всегда, он относился к людям по-человечески, без всяких претензий. Скоро все окружающие заулыбались, стали чувствовать себя раскованнее. Я заметил, что после знакомства с Далай Ламой многие гости не спешили уйти. Наконец один из сенаторов поставил свой стул рядом с Далай Ламой. Затем его примеру последовал другой. Скоро по обеим сторонам от Далай Ламы уже сидела добрая дюжина политиков. То, как они тянулись к нему и буквально ловили каждое его слово, напомнило мне Тайную вечерю. Чем ближе тот или иной человек сидел к Далай Ламе, тем более раскованным и раскрепощенным он выглядел. Несколько минут спустя я был поражен зрелищем еще более удивительным: Далай Лама ласково держал за руку сидящего рядом с ним человека — известного политика, закаленного в дипломатических баталиях. Он держал его за руку, как ребенка, и политик, лицо которого еще совсем недавно выглядело суровым и непроницаемым, теперь подобрел и смягчился.
Тем временем я разговорился с начальником отдела безопасности. Он уже не первый раз охранял Далай Ламу, поскольку тот неоднократно приезжал в Соединенные Штаты. Этот человек сказал мне, что охранять Далай Ламу нравилось ему больше всего — и не потому, что тот, в отличие от других дипломатов, не танцевал на дискотеке до трех часов утра, а уже в девять ложился спать, а потому, что он искренне восхищался этим человеком. «Я не буддист, — сказал он, — но Далай Лама мне очень нравится».
— Чем же? — спросил я.
— Он любит говорить с шоферами, привратниками и официантами, с обслуживающим персоналом и относится ко всем людям одинаково, без высокомерия, — ответил секьюрити.
Прием в Капитолии наглядно это продемонстрировал. Далай Лама с одинаковым уважением обращался и к официанту, разносившему еду, и к лидеру сенатского большинства. Не важно, с кем он говорил — с горничной в гостинице, с водителем, который вез его на светский прием, или с крупным американским политиком, — его манера общения, поведение и речь оставались неизменны.
В этом и заключался секрет Далай Ламы: ему не нужно притворяться. И на публике, и на работе, и в личной жизни он всегда остается одним и тем же — самим собой. Благодаря этому казалось, что работа дается ему без усилий. Конечно, большинству из нас предстоит проделать долгий и трудный путь, прежде чем мы достигнем цельности Далай Ламы. Но в любом случае, чем меньше станет разрыв между нашей личностью и работой, тем легче и радостнее мы будем выполнять эту работу.
