Хотя было рано, солнце уже начало припекать. К семи утра большая комната уже превратилась в мастерскую по изготовлению искусственных роз: появились корзина с лепестками и проволокой, большая коробка гофрированной бумаги, две пары ножниц, моток ниток и пузырек клея. Почти сразу же пришла Тринидад с картонной коробкой под мышкой; она хотела узнать, почему Мина не ходила к мессе.
— У меня не было рукавов, — ответила Мина.
— Да тебе бы кто хочешь их одолжил, — сказала Тринидад. Она пододвинула стул и села около корзины с лепестками.
— Когда догадалась, было уже поздно, — сказала Мина. Она сделала розу, потом подошла к корзине закрутить ножницами лепестки. Тринидад поставила картонную коробку на пол и тоже принялась за работу. Мина посмотрела на коробку.
— Купила туфли?
— В ней мертвые мыши, — ответила Тринидад. Тринидад закручивала лепестки лучше, и Мина стала обвертывать куски проволоки зеленой бумагой — делать стебли. Они работали молча, не обращая внимания на солнце, наступавшее на комнату, где на стенах висели идиллические картины и семейные фотографии. Кончив делать стебли, Мина повернула к Тринидад свое лицо, казавшееся каким-то невещественным. Движения у Тринидад, едва шевелившей кончиками пальцев, были удивительно точные; сидела она сомкнув ноги, Мина посмотрела на ее мужские туфли. Не поднимая головы, Тринидад почувствовала ее взгляд, отодвинула ноги под стул и перестала работать.
— Что такое? — спросила она.
Мина наклонилась к ней совсем близко.
— Он уехал.
Ножницы из рук Тринидад упали к ней на колени.
— Не может быть!
— Да, уехал, — повторила Мина.
Тринидад не мигая на нее уставилась. Между ее сдвинутыми бровями пролегла вертикальная морщина.
— И что теперь?
Когда Мина ответила, ее голос звучал ровно и твердо:
— Теперь? Ничего.
Тринидад стала прощаться с ней около десяти. Освободившаяся от бремени своих тайн, Мина ей напомнила, что надо бросить мертвых мышей в уборную. Слепая подрезала розовый куст.
— Не догадаешься, что у меня здесь в коробке, — сказала проходя мимо нее, Мина.
Она потрясла коробку. Слепая прислушалась.
— Тряхни еще раз.
Мина тряхнула во второй раз, но и после третьего, когда слепая слушала оттянув указательным пальцем мочку уха, она так и не смогла сказать, что в коробке.
— Это мыши, которых за ночь поймали ловушками в церкви, — сказала Мина.
На обратном пути она прошла мимо слепой молча. Однако слепая двинулась за ней следом. Когда бабка вошла в большую комнату, Мина, сидя у закрытого окна, заканчивала розу.
— Мина, — сказала слепая, — если хочешь быть счастливой, никогда не поверяй свои тайны чужим людям.
Мина на нее посмотрела, слепая села напротив и хотела тоже начать работать, но Мина ей не дала.
— Нервничаешь, — заметила слепая.
— По твоей вине.
— Почему ты не пошла к мессе?
— Сама знаешь почему.
— Будь это вправду из-за рукавов, ты бы и из дому не вышла, — сказала слепая. — Ты пошла, потому что тебя кто-то ждал, и он тебе сделал что-то неприятное.
Мина, словно смахивая пыль с невидимого стекла, провела руками перед глазами слепой.
— Ты ясновидица, — сказала она.
— Сегодня утром ты была в уборной два раза, — сказала слепая. — А ведь больше одного раза ты не ходишь по утрам никогда.
Мина продолжала работать.
— Можешь ты показать мне, что у тебя в нижнем ящике шкафа? — спросила слепая.
Мина не спеша воткнула розу в оконную раму, достала из-за корсажа три ключика, положила в руку слепой и сама сжала ей пальцы в кулак.
— Посмотри собственными глазами, — сказала она. Кончиками пальцев слепая ощупала ключи.
— Мои глаза не могут увидеть то, что лежит на дне выгребной ямы.
Мина подняла голову. Сейчас ей казалось, будто слепая знает, что она на нее смотрит.
— А ты полезай туда, если тебя так интересуют мои вещи. Однако задеть слепую ей не удалось.
— Каждый день ты пишешь в постели до зари, — сказала бабка.
— Но ведь ты сама гасишь свет.
— И сразу ты зажигаешь карманный фонарик. А потом, слушая твое дыхание, я могу даже сказать, о чем ты пишешь.
Мина сделала над собой усилие, чтобы не вспылить.
— Хорошо, — сказала она, не поднимая головы, — допустим, что это правда; что здесь такого?
