- Клянусь честью, - продолжал Двинский, - это со вершенная правда! Вы сделались еще прекраснее, и если вы мне не верите...
- Как не верить, князь, - прервала Днепровская, вот уже третий раз, как вы мне это говорите.
- II у a des choses qu'on ne pent assez repeter, madame! (Есть вещи, которые по нужно повторять, мадам! (Фр.)) - пробормотал Двинский, не зная, как скрыть свое смущение. К счастию, ему попался на глаза барон: он узнал в нем своего парижского знакомца и с радостным восклицанием бросился к нему навстречу.
- Вы ли это, Брокен? - вскричал он. - Возможно ли?..
- Да, князь, это я.
- Представьте себе: меня уверил приятель мой, Вольский, который вовсе не лгун, что вы умерли в Пари же...
- На эшафоте? - прервал барон с улыбкою.
- Да, да! Он божился, что видел сам своими глазами...
- Как мне отрубили голову?
- Да! Он рассказывал, что вас казнили в один день с Сент-Жюстом и Робеспьером.
- Скажите пожалуйста!
- И что, взойдя на эшафот, вы очень долго разговари вали с народом.
- Вот уж этого я не помню.
- Ну, можно ли так сочинять?
- Почему ж сочинять? Это правда.
- Как правда?
- Да, мне точно отрубили голову, но, к счастью, я по пал на руки к хорошему доктору: он меня вылечил.
- Что за вздор!
- Право, так.
- Вы вовсе не переменились, барон.
- Да, князь, я люблю по-прежнему быть вежливым и скорее солгу сам, чем скажу о другом, что он лжет, а особливо если говорю с его приятелем.
- Какой оригинал этот барон, - сказал хозяин. - Не угодно ли вам в бостон с дамами? - продолжал он, подавая мне карту. Я отказался. Через полчаса в гостиной стало тесно; но скоро все пришло в надлежащий порядок: партии состави лись, по всем углам гостиной начали козырять, и сам хозяин сел играть в пикет с одним напудренным эмигрантом, у которого в петличке висел орден святого Людовика. Надежда Васильевна пригласила в диванную остальных гостей, то есть меня, Закамского, барона, князя и двух молодых дам, из которых одна была мне знакома. Я хотел сесть подле нее на диване, но хозяйка обогнала меня.
- Садитесь здесь, против нас, - сказала она, показывая на большие вольтеровские кресла. Барон расположился подле меня, а князь и Закамский на другом конце дивана.
- Я надеюсь, Александр Михайлович, - сказала Дне провская, - мы часто будем вас видеть. Я почти всегда дома, мое здоровье так расстроено, и если вас не пугает общество больной женщины...
- Которая одним взглядом может дать жизнь и отнять ее, - прервал князь.
- Ox! - шепнул Закамский. Обе гостьи взглянули друг на друга и улыбнулись.
- Скажите мне, Александр Михайлович, - продолжала хозяйка, не обращая никакого внимания на Двинского, вы постоянный здешний житель?
- Я был им до сих пор, Надежда Васильевна, но, мо жет быть, скоро мне должно будет ехать в деревню, на свою родину...
- Так вы нас покидаете?..
- Что ж делать! У меня есть обязанности.
- Обязанности?..
- Не верьте ему! - прервал барон. - Это совершенно зависит от него.
- Вы ошибаетесь, барон, - подхватил князь, - это могло зависеть от него прежде: он еще не был знаком с Надеждою Васильевною, но теперь... Днепровская взглянула так ласково на князя, что, верно, он подумал про себя: что это как женщины капризны! Ну, чем этот комплимент лучше прежних?
- Ах, здравствуйте, Андрей Семенович! - сказала хозяйка, привставая. - Давно ли приехали в Москву, надолго ли? Этот вопрос был сделан худощавому старику, который вошел в диванную. Несмотря на большой красный нос, черты лица его были довольно приятны, а в веселой и даже несколько насмешливой улыбке, заметен был ум и природная острота. Он был в немецком кафтане старого покроя, в шелковых чулках, в башмаках с пряжками, в рыжеватом парике с длинным пучком и держал в руке толстую камы шовую трость с золотым набалдашником.
- Здравствуйте, матушка Надежда Васильевна! - ска зал этот гость, целуя руку хозяйки. - Вчера только приехал из Калуги и за первый долг поставил явиться к вам. Здравствуйте, сударь, Василий Дмитриевич! продолжал он, кланяясь Закамскому. - Сердечно радуюсь, что вижу вас в добром здоровье. Хозяйка села подло нового гостя и стала с ним разговаривать, а князь, наклоняясь к Закамскому, спросил его вполголоса:
