Сестра дрожала как в лихорадке. Подрагивающие ступни запутались в пледе, который упал с ее плеч.
– Тогда миссис Куик. Миссис Куик трогала это. Но она же знает, Фиона! Она знает, что я не могу работать в беспорядке. Она сделала это, чтобы досадить мне? Мне следует поговорить с ней, Фи. Я должна поговорить с ней прямо сейчас!
– Сейчас четыре часа утра, Мей, – вздохнула Фиона. – Даже если бы миссис Куик бросила твои бумаги в огонь, нам пришлось бы подождать до утра, чтобы ее разбудить. Если мы это сделаем сейчас, утром завтрака у нас не будет, мы останемся без свежего хлеба с джемом.
Как Фиона и рассчитывала, угроза отвлекла Мейрид. Дрожь прекратилась. Лицо начало приобретать обычное выражение, и она изрекла лишь неопределенное «О!..».
– Ну теперь-то я могу тебя отпустить? – спросил Фиона.
Сестра прикрыла глаза и утвердительно кивнула, и лишь после этого она выпустила ее руки и быстро навела на столе первоначальный порядок.
– Теперь все нормально. А нам пора спать. Через несколько часов придут дети, и вряд ли наша репутация повысится, если они застанут нас спящими на глобусе.
Мейрид, не открывая глаз, усмехнулась и сказала, поворачиваясь к двери:
– Может, наша репутация и пострадает, не знаю, но уверена, что дети будут счастливы.
Выработанным многолетней практикой жестом Фиона взяла сестру под руку и повела вверх по лестнице. Возможно, и лучше, что это случилось, думала она при этом. По крайней мере это должно избавить от опасных воспоминаний, которые слишком часто стали посещать ее на этих холмах.
И тем не менее, поднявшись наверх, она поднесла палец к губам, к тому месту, куда Алекс поцеловал ее. Глаза наполнились слезами, но она улыбалась.
Наступил вторник, и, как ожидалось, приехал лорд Уайлд. Точнее, Чаффи, как он настаивал всякий раз, когда Фиона пыталась проявить вежливость. Она наткнулась на него в прихожей, когда шла в комнату с целой горой свежевыстиранных занавесок на руках.
– Никто не ответил, – сообщил Чаффи, теребя в руках шляпу.
Волосы на его голове стояли дыбом, и он пытался привести прическу в порядок, прихлопывая их ладонью.
– Вильсон куда-то исчез, представляете? – сообщил он, как бы оправдываясь.
– Ваш слуга? – спросила Фиона, улыбнувшись.
– С тех пор как я ношу брюки. Отличный парень.
Бедняга, подумала она, отметив отсутствие пуговицы на жилете маленького барона и потертости на брюках. Похоже, он из тех, у кого одежда, сколько бы ее ни гладили, становится мятой, стоит только им выйти за дверь.
– С вашего разрешения, – сказал Чаффи, – я пришел за вашей сестрой.
Фиона улыбнулась:
– Вы действительно знакомы с королевским астрономом?
– Мистером Пондом? – Чаффи радостно закивал. – Встретили в Тринити, где были с патером, и дали ему телескоп. Правда, его никогда не чистили.
Фиона откинула голову и посмотрела гостю в лицо.
– А что заставило вас проделать такой путь, чтобы помочь Мейрид?
Если бы она не увидела реакцию Чаффи сама, то не поверила бы: он не просто улыбнулся, а буквально расцвел, освещая своим счастьем все вокруг, и выпалил:
– Разве она не заслуживает этого? Это же настоящий брильянт, я бы сказал. Она не должна задумываться о бытовых проблемах, о том, что нужно изо дня в день! А то, что изо дня в день, как раз моя сильная сторона, понимаете? Никто не замечает, но это так.
– А математику вы знаете? Мейрид ни за что не позволит помогать ей, если окажется, что вы не в состоянии даже обсуждать ее работу.
– Ваша экономка знаток математики?
– Экономка и есть экономка, лорд Уайлд. А вы – нет. Мейрид же понимает все однозначно.
– Не беспокойтесь. Я смогу соответствовать, – кивнул Чаффи. – А ей нравятся фаэтоны?
Настало время улыбнуться Фионе:
– Она обожает фаэтоны и наверняка попросит позволить ей править. Но не разрешайте ей, пожалуйста. Нам ни к чему пугать жителей Гринвича.
– Слово джентльмена, – произнес Чаффи, прижав руку к сердцу.
В первое мгновение Фионе хотелось сказать в ответ что-то грубое и обидное – ее контакты с миром джентльменов до сих пор были, мягко говоря, неудачными, – но, посмотрев на Чаффи, она вдруг поняла, что ни один из них не был похож на него. Сам вид этого маленького безобидного очкарика свидетельствовал о том, что он столь же простодушен и бесхитростен в своих побуждениях, как Мейрид – в своих. Наверное, на его взгляд, таким и должен быть джентльмен. Поэтому жест его был вполне искренним.
