– Родригес… он не…
– Он не использовал лошадиный кнут на мне, нет! У него был металлический прут, которым он бил по моим голеням, когда я был неугомонным. Прут оставлял ушибы, но ничего не повреждал.
Речь Родригеса звучала так, словно он читал книгу. Рассказывал о ком-то другом, а сам казался словно удаленным от всего этого.
– Он не покалечил тебя? – тихо произнесла она.
– Как я и сказал, у нас у всех свои проблемы. Я никогда не голодал и не спал на холоде.
Ей стало больно, обидно за него – за того ребенка, каким Родригес был когда-то.
– Ты говоришь так, как будто это было не с тобой. А если бы кто-то поступил так с Лукой?
Блеск в его глазах напугал ее.
– Это было бы последнее, что удалось бы сделать тому человеку. – И тут он резко встал из-за стола: – Нам пора. Завтра мы рано вылетаем в Санта-Кристобель.
– О… я…
– Я потерял аппетит.
Карлотта поняла – он закрылся от нее, и ощутила боль в душе, словно ее сердце раскололи на части. Словно она обрела себя и вдруг потеряла.
Родригес шел впереди быстрым шагом, Карлотта старалась успеть за ним, пытаясь сократить между ними дистанцию. Он не взял ее за руку, не смотрел на нее, словно отгородился.
Ей стало больно. За Родригеса, за все, через что ему пришлось пройти. А он делал вид, будто все это не важно.
Она видела это и понимала. Потому что жила так же, пряча боль в себе. Или притворяясь, словно этой боли нет и не было никогда.
Каждый из них жил именно так, не смея обнажать израненную душу ни перед кем.
Поэтому Родригес и ушел, пытаясь прикрыться стеной равнодушия.
И теперь ей решать, стоит ли ломать эту стену.
Вернувшись в пентхаус, Родригес сразу же направился в свою комнату и закрыл за собой дверь. Он должен был подумать. Проанализировать. Понять, почему он поделился с Карлоттой.
– Родригес?
Принц повернулся, услышав нежный голос Карлотты. Она стояла у порога, держась рукой за косяк двери, тяжело дыша, словно только что бежала.
Родригес скинул с себя рубашку и бросил ее на пол.
– Что? – спросил он.
Она только смотрела на него глазами полными грусти. Жалости. К нему? К мальчику, которым он был? Нет, жалость – не для него!
– Не смотри так на меня. – Его слова прозвучали грубее, чем он того хотел.
– Как – так?
– Будто ты хочешь наложить бинт на мои раны и залечить их. Я не плачу, Карлотта. И тебе не советую.
– Я тоже не плачу, – тихо сказала она.
Родригес рассмеялся:
– Мой отец… он был ужасным отцом. Не знаю, какую жизнь смогу предложить Луке, но я точно не буду жестоким. Я твердо знаю: то, как относились ко мне, было… неправильно.
– Ты думаешь, это никак на тебя не повлияло?
Родригес пожал плечами:
– Нет. Это было слишком давно. Я покинул отцовский дом еще в юношеские годы. Впрочем, даже до моего отъезда в течение нескольких лет мой отец не поднимал на меня руку.
Он отстегнул ремень, снял его и бросил к рубашке. Было видно, как Родригес нервничал, но он не был склонен делиться своими чувствами и плакаться кому-либо в жилетку. Он просто жил, стараясь не вспоминать, каким было его прошлое. И если бы в его жизни не появился Лука со своей матерью, он бы не вспоминал о собственном детстве еще много лет.
– Прошлое всегда с нами, – тихо сказала Карлотта.
– Что не убивает нас, то делает сильнее. – Он подошел к ней и дотронулся до ее руки. – Впрочем, мне не нужен психоаналитик.
– Нет?..
Он помотал головой:
– Но я бы не отказался от поцелуя.
Родригес предпочитал не рыться в прошлом, не копаться в душевных смятениях, он хотел снова стать сильным мужчиной, который умел флиртовать и быть легким в общении.
Но Карлотта не отреагировала. То есть отреагировала, но не так, как обычно. Она не хихикала, не кокетничала, как другие женщины. Просто смотрела на него с серьезным выражением. Затем обхватила его лицо руками и трепетно прикоснулась пухлыми губами к губам…
Родригес ответил на поцелуй, обнял ее за талию и потянул в комнату. Другой рукой он закрыл дверь, к которой прижал Карлотту своим телом. Это уже не был безобидный флирт, которого он искал. Это было что-то более напряженное и глубокое – то, с чем они оба не могли совладать.
Ее руки ласкали его тело – грудь, спину. Эти прикосновения мучительно дразнили Родригеса. Карлотта чувствовала, как его плоть упирается в нее, и от сознания того, что он хочет того же, чего и она, кружилась голова.
