- Молви.
- Ныне зима пречудна была, княже: по желтому листу снегу навалило, на рождество морозы ударили небывалые, Ольгерда поморозили, а потом все истаяло напрочь, и хлеб жали, не убранный ране. Ныне поля внове темны и зверь повсюду на виду ходит, мы же на ловах другой год не бывали...
"Ему бы только ловы звериные, рыбные, птичьи..."
- Ходил я за Великий луг, на Кадашевское болото, птицы там всякой превелико, а коли дальше отъехать по местам нашим, на Тверской дороге тьма птицы весенней! Княже...
- Чему весел, Михайло? - еще не отойдя от своих дум, спросил Дмитрий.
- Птица, говорю, пожаловала, охоту по ней править - премило дело!
Дмитрий потеплел взором. Вспомнились ему молодые забавы, птичьи и рыбные ловы, облавы на волков, горячие медвежьи выступы из берлог... Давно ли было? И поныне душа тоскует. Тут память вывела опять на Бренка: вспомнилось, как скакали они за волком. Княжеский конь чуть опередил коня Бренка. Князь оглянулся, - толстенный сук - вот он, у самой головы, в трех локтях... И не сносить бы головы князю, да Бренок вытянулся над шеей коня и, как молнией блеснул, срубил тот сук с пути князя. Саженей пять проволокся суп на плече Дмитрия... Лет шесть тому, а не забывается такое.
- Вельми пречудна затея твоя, Михайло, токмо не до радостей ныне... Покусал по привычке губу нижнюю, скрывая вздох сожаления. Не давая возразить сокольничему, наказал: - Позови немедля тиуна. До заутрени!
- Исполню, княже!
Дмитрий пошел в трапезную, но повернулся, снова шагнул к перилам рундука и обронил сверху:
- Вместе с ним и ты приди!
- Исполню, княже, единым махом!
* * *
Бренок подымался по красной лестнице княжего терема вместе с тиуном Никитой Свибловым, правителем двора. Сам Свиблов устроился двором у Боровицких ворот, он тоже держал своего тиуна, помыкал им порой, а службой своей у великого князя был горд. Сейчас он не догадывался, зачем на "утреннее слово" зовет князь своего сокольничего. У Бренка, имевшего два отцовых села, тоже был тиун, но то был тиунок, из холопов, ходивший в рогожном корзне-накидке. Тиун тиуну - рознь. Вот Свиблов и одеждой и помыслами красен, самому великому князю норовит советы давать, недаром в давние годы он, по слухам, ездил в Новгород учиться грамоте вместе с князем тверским Михаилом. У брен-ковского тиуна все хозяйственные помыслы и разверста-ния умещались в одном месте - в шишке на лбу, у Свиблова - в длиннющих свитках, и все это опричь лба. Вот и сейчас свитки эти Никита засунул в рукава и нелепо помахивает ими, будто руки отморозил.
На середине лестницы тиун остановился в одышке - втрое старше Бренка, - плеснул недобрым глазом мнительного хозяина, спросил:
- А тебе почто в покои?
- Велено! - загадочно ответил Бренок и в ответ на тяжелый взгляд тиуна крепко сжал губы, будто и знал, да скрывая какую тайну от человека, от которого и у князя-то мало тайн,
Свиблсв недовольно засопел: худородный бояришка в княжьи покои лезет, да еще нахрапом. На Москве и посильней есть, да до ворот не допущены, а этот... Сверху посыпались гридники, загромыхали ножнами мечей по ступеням отпущены князем, радехоньки. Едва тиуна не снесли.
- Стой-тя-а! - решительно остановил отроков движеньем руки. Нахмурился недовольно, рассматривая поочередно всех троих - Арефия Квашню, Захарку Тютчева и третьего, Егора Патрикеева. Особо дерзок показался Захарка Тютчев, и он ему: - Надо бы подрать уши тебе, а то чрез меру резво бегаешь. Штаны не потряс?
- Потряс!
- И как же ты без оных?
- А у меня другие есть!
- Где?
- Дома!
Фыркнула гридня, заутирала носы рукавами.
- Язык у тебя зело востер, топору бранну подобен. Не новгородска ли поволыцина гуляет в тебе? - Тиун ткнул пальцем в живот Тютчеву.
- Во мне молоко вчерашнее гуляет, дядька Никита!
- То ведомо: после этаких спальников во княжем терему дух вельми тяжел. Вот доведу ныне великому князю, дабы не пускал более этаких спальников: хорь на хоре!
- А я и сам ответ дам великому князю - у меня, мол, разъединой раз этака промашка вышла, да и то из-за тебя, тиун!
- Ну? А меня-то чего приплел?
