– А я и не хочу, чтобы из меня что-то выходило!
– Вот-вот! Об этом и речь! Хоть бы ты в кружок записался какой-нибудь, в спортивную секцию… Почему ты перестал ходить во Дворец пионеров?
Мама после родительских собраний всегда приходит такая вот разгоряченная. Ей мало знать одной, что ее сын – самый лучший, надо, чтобы об этом все знали и все говорили, а вместо этого приходится выслушивать не то, что хочется, а то, что есть на самом деле.
«Почему ты бросил волейбол? Отказался заниматься в КИДе?»
Короче говоря, маме инертный сын не нужен. И я должен сорвать с себя этот позорный ярлык. Немедленно сорвать!
И я пообещал исполнить ее приказ. Но мне нужно было уточнить, от чего я должен избавиться, и я потому отправился к Сереже Курилову, и он достал из отцовского шкафа здоровенный словарь, и там было черным по белому напечатано, что инертные газы, они же – благородные, – это такие газы, которые не вступают в химические реакции, как бы их ни заставляли. А раз так – это я уже сам додумал, – стало быть, и человек инертный – благороден, а благородный – инертен. Выходит, ничего в этом слове – инертный – обидного нет. Пожалуй, даже наоборот… Значит, нечего и беспокоиться. И я так и остался инертным.
* * *
Моя соседка по парте, Надька Петракова, пользуясь общей анархией, перебежала к Овчинниковой, и я сидел в гордом одиночестве, тупо уставившись на штатив с пробирками. Сидел я так благородно и думал о том, что с Житько держал себя, как последний дебил. Можно ведь было иначе. Нужно было…
Ну видел ты Бабкину. И что из этого?
С Вовиком – с ним же, как с цыганкой, главное не ввязываться в долгую беседу, отвечать кратко, а лучше и совсем не отвечать. Короче не вступать в реакцию.
Ты ей сказал, что я?..
Ты что, вольтанулся? Температура у тебя нормальная? Не гриппуешь? Дыши-ка на всякий случай в сторону!
И все! И не к чему было ерепениться!
Ну гулял, быть может, какой-то слух по классу… Так ведь доказательств не было! А слух… Догадываюсь, кто мог его пустить. И знаю приблизительно когда… Скорее всего после осенних каникул. Потому что…
Потому что седьмого ноября, после демонстрации, в школе, как всегда, был смотр художественной самодеятельности.
Я вообще-то уже давно такие концерты не посещаю, поскольку там вся программа наперед известна: Валерик Ильяшенко исполняет на фортепиано «Сентиментальный вальс» композитора Чайковского, сестры-близнецы Черняевы исполняют на балалайках «Музыкальный момент» Шуберта, потом Рая Хакимова с ее неувядаемым акробатическим этюдом, потом Алик Рябых и Люся Елькина с их зажигательным «кубинским» танцем…
Но в тот раз я тоже затесался в публику. Особый случай был: прежняя ведущая окончила школу, и теперь ее место заняла Валя Бабкина. Ей доверили номера объявлять: «Выступает…» – и так далее.
Забрался я в самую гущу первачков и вторачков, кого-то из них даже на колени посадил, однако Надька все равно меня выглядела, продралась, шуганула какого-то ребятенка с его законного места и угнездилась рядом, зашуршала фольгой.
– Хочешь кусочек?
А у меня на шоколад с детства аллергия. Я отказался от угощения, она подумала, наверное, что я стесняюсь, и начала меня донимать, как тот Демьян из басни дедушки Крылова. Ее бы воля, она, кажется, силой запихала бы мне в рот всю плитку за рубль пятьдесят.
У нас в классе в этом учебном году как-то так получилось, что все ребята расселись с девчонками. Даже закадычные друзья-товарищи и те разбрелись. И Надька облюбовала мою парту. Уж не знаю, чем она ей понравилась, только явилась эта дылда, прогнала бедного Карасева к Баркаловой, с которой вообще никто сидеть не хотел, и начала наводить порядок.
Я не возражал, все-таки разнообразие, да и не хотелось отставать от других. Но она как освоилась, так сразу же и возомнила, будто у нее теперь на меня появились какие-то права, которые неизвестно кто ей дал, да еще стала эти мифические права понемногу качать. Выражалось это во всяких мелочах, и сама она девчонка забавная, и терпеть ее закидоны было бы нетрудно, кабы не излишняя Надькина назойливость, вот как с этой шоколадкой.
