Глава 3
МОДА, ПАРАНОЙЯ И ЭЛЬФЫ
Императорский дворец находился в самой гнилой сердцевине Голгофы – планеты, с которой началась Империя, там, где была сосредоточена ее власть и ее судьба. Дворец был спрятан от посторонних взоров и располагался в глубоких подземельях. Тепло и воду он получал из геотермальных источников, расположенных на такой глубине, что против них была бессильна импульсная атака целого флота космических крейсеров. На поверхности планеты располагались причудливые башни и окрашенные в пастельные тона особняки элиты, благородного и зажиточного люда. Глубоко под землей, словно червь в розовом бутоне, прятался массивный стальной бункер, протянувшийся на целых три километра, – дворец и крепость ее императорского величества Лайонстон Четырнадцатой. А в сердцевине этого бункера, за множеством заслонов из сверхсовременных материалов, блистали медью и хромом роскошные дворцовые покои – место, куда в раболепном восторге стремился весь цвет Империи. Каждый хотел увидеть Ее – олицетворение чести и долга, закона и справедливости, чей шепот звучал громче грома небесного и разносился по всем пределам ее государства.
Лайонстон Четырнадцатая, божественная и совершенная, почитаемая и обожаемая.
Ее личные покои располагались в самом центре бункера и были окружены бесчисленными заслонами и вечно бодрствующими караулами. У императрицы было немало врагов, и она была довольна этим. Любовь уходит, честь подвергается сомнению, и только страх живет вечно. Лайонстон была последней представительницей древней правящей династии, но она не могла допустить и мысли, что на ней эта династия прервется. В роскошных покоях, где только она имела право быть самой собой, поражали своим великолепием дорогие шелка и сотни живых цветов, привезенные из сотни космических миров. Воздух был наполнен тончайшими восхитительными ароматами, которые на самом деле оказывали смертельное действие на тех, кто не обладал соответствующим иммунитетом.
В святая святых – туалетной комнате императрицы было установлено огромное зеркало, перед которым в данный момент и восседала Лайонстон Четырнадцатая. Ее окружала целая команда специально подобранных и хирургически унифицированных фрейлин. Они, словно огромные бабочки, с безмолвной грацией порхали вокруг нее, облачая свою повелительницу в парадные доспехи и роскошные меха, чего требовала официальная церемония императорской аудиенции во дворце. Лайонстон взглянула на свое отражение и нахмурилась. Она обладала властью над многим, но не могла преодолеть силу традиций, поэтому ей приходилось долго ждать, пока фрейлины облачат ее во все принадлежности парадного туалета. Между делом она раздавала молодым женщинам тычки и затрещины и придирчиво рассматривала отражение своего совершенного по красоте лица.
Высокая и худощавая, Лайонстон была на целую голову выше своих фрейлин. Ее лицо, в соответствии с модой, отличалось бледностью, но ярких цветовых пятен, которые предписывались требованиями той же моды, на нем не было. Императрица обладала неважным вкусом и совершенно не умела взглянуть на себя со стороны – она пренебрежительно относилась и к тому, и к другому. У нее не хватало времени на обдумывание тонкостей своего макияжа и других атрибутов внешности, которые сразу бы вызвали пристальное внимание и пересуды двора, или на что-то подобное, что могло как-то завуалировать ее подлинную сущность. У нее было вытянутое, заостренное лицо, широкий рот и ярко-голубые глаза, над которыми возвышалось облако бледно-платиновых волос. Она никогда не сутулилась, гордо держала голову, а ее взгляд обдавал холодом за добрый десяток метров. Но она была красива – вольно или невольно это признавали все.
Фрейлины порхали вокруг нее, то поправляя складку на ее платье, то подгибая отогнувшуюся кайму. Их руки не знали покоя, их прикосновения были нежными, но уверенными. Лайонстон полностью доверяла им; она тщательно проверяла физическое состояние каждой женщины, прежде чем дозволяла ей стать фрейлиной. Она никогда не говорила с ними, будь то беззаботная женская болтовня или разговор на какие-то более серьезные темы. Они бы и не смогли ничего сказать при всем желании: по приказу императрицы у каждой фрейлины был ампутирован язык. Этого мало – женщины были ослеплены и лишены слуха, они воспринимали внешний мир только благодаря кибернетической системе органов чувств. Простым смертным не подобало знать, как ведет себя ее императорское величество в интимных ситуациях, к тому же это могло повредить ее личной безопасности. Те, кому предстояло стать фрейлинами, должны были смириться с утратой естественных органов чувств и получить гораздо более совершенную, но управляемую со стороны искусственную нервную систему.
