О "Саскии"... я, право, не берусь.
Возможно, кистью дерзкой пораженный,
Наш неофит испытывал конфуз.
Но это было жизнью и искусством,
"Плодом запретным", может, для него.
Предвзятый ум сдавался перед чувством,
И душу побеждало волшебство.
Миссионеры знали свое дело,
У них был снисходительней "Аллах",
Он позволял писать нагое тело,
И с ним на "ты" беседовать мог Бах...
И с чувством возрастающей досады
Пытливый Казем-Бек уразумел,
Почто Восток Хайама и Саади
Взрастить своих Рембрандтов не сумел.
Восток не знал симфоний и балета,
Хотя издревле слушал саз и сказ,
Но строгие уставы Мохаммеда
Радеть в молитвах приучили нас...
Нет, он не станет европейцем рьяным,
В нем зрел, по сути, светский человек,
Расставшийся, казалось бы, с Кораном,
Причисленный отныне к христианам
Уже как Александр Казем-Бек,
Позднее, став профессором в Казани,
Потянет в вуз детей из мусульман,
И обратится даже к ним с воззваньем,
Встряхнувшим Крым, Поволжье и Ширван...
Да, он наивно верил в справедливость
Чинуш в мундирах, царственных вельмож,
И все же его усердье и радивость
Властей обезоруживали ложь.
Итак, Восток и Запад. Кем же был он,
Сменивший имя, веру человек,
Всю жизнь служивший с вдохновенным пылом
России и науке, Казем-Бек?
Он, сын Востока, сын Азербайджана
По сути, стал связующим мостом
Над бурями людского океана,
Разъятого мечетью и крестом.
И западные ценности приемля,
Он миру нес восточные дары,
Внимая, как стремительное время
Меняет круто правила игры.
В своей приязни новой не всеяден,
Не мог не видеть европейских язв,
Подчас бывал и нелицеприятен,
За истинные знания борясь.
Сын века и приверженец прогресса,
Лояльный к власти выкрест и "нацмен",
Кому милее не намаз, а месса,
(То-то и рады Макферсон и Глен!),
Но вот, какая, так сказать, дилемма,
Попробуй объяснить, мсье Вольтер:
Ужель почти легальный адюльтер
Намного прогрессивнее гарема?..
(Скажи, Европа, как же "Монна Лиза",
Бессмертный ангел неземных высот,
Могла сойти до пошлого стриптиза
Под ор цивилизованных господ?)
КАЗАНЬ. ВСТРЕЧА С ПУШКИНЫМ.
Казань, Казань, татарская столица,
Предположить ты даже не могла,
Как накрепко Россия настоится
Под крышкою бурлящего котла.
И в пахнущий казарменными щами,
Европою приправленный настой
Войдут Державин, Лобачевский, Щапов,
Войдут и Каракозов, и Толстой.
Е.Евтушенко "Казанский университет".
...Из Астрахани в дальнюю Казань
Катила запыленная карета.
Печальное и памятное лето.
Его решили как бы наказать:
"Учитель Омской школы азиатской..."
Приказ подписан. Из казны своей
Сам царь тысчонку выделил рублей!
Стране молчалиных не нужен Чацкий...
А он мечтал об университете,
Копаясь в груде мидовских бумаг,
Чиновничьи указки и запреты
Его мечты развеяли во прах.
Попутчик пожилой, интеллигентный,
Как оказалось, вхож в научный круг.
Уже над Волгой опускался вечер,
Под монотонный цокот, перестук,
Он вспоминал восточные легенды
И вслух читал старинных мастеров,
Хотя "хромал" по части русской речи,
Порой теряясь в сутолоке слов,
Но слушатель, попутный, не суров,
И от его растущего вниманья
Отметившего и талант, и знанья,
Не ускользнула тайная печаль
И взор, сверлящий сумрачную даль.
Быть может, провидение само
Ему надежды лучик ниспослало,
Тот лучик - поручительство - письмо,
Одно, другое... Это ведь немало
Для поиска зацепки и причала,
Деля в трактире скромную закуску,
Черкнуть словечко господину Фуксу,
Профессору и ректору к тому ж.
Еще везенье: сей ученый муж
Окажется в ряду людей бесценных,
Радевших о затюканных "нацменах".
Но как приказу царскому перечить?!
Он все же бьет Магницкому челом
О сокровенном чаянье своем.
Сибирский губернатор рвет и мечет:
Нам кадров не хватает, дескать, ждем.
Велит напомнить царскую тысчонку,
Потом смягчает тон как бы вдогонку:
Мол, молодой строптивый человек
Скорее в Омске выйдет на дорогу,
Где ждут его признанье и успех...
И если верить старым документам,
В Казани назначенец занемог,
По случаю по этому отметим:
Ну, чем не уважительный предлог.
Чиновник МИДа - говорит источник
Ученых док "покорнейше просил"
Его проверить в языках восточных...
