«Боже правый!» — Ганин схватился рукой за сердце, лоб его покрылся испариной: там сидели Никитский, его жена и двое детей! Они все были в легких летних костюмах и с улыбкой смотрели прямо на художника, как бы в объектив фотокамеры. Но, приглядевшись повнимательнее, Ганин увидел, что в глазах их застыл лютый ужас, какой бывает у людей, погибших насильственной смертью, а сами их улыбки скорее напоминают гримасы… Картина производила жутчайшее впечатление, и Ганин готов был поклясться, что ТАКОЙ картины тут быть просто не могло!
Ганин протянул было руки, чтобы снять эту ужасную картину со стены, но не смог этого сделать — она висела на стене как приклеенная. И тут его озарила догадка! Он резко развернулся в сторону портрета и… отчетливо увидел злорадные веселые огоньки, плясавшие в глазах девушки, и выражение торжества на ее лице…
— Твоя работа, ведьма?! — вдруг внезапно выйдя из себя, закричал Ганин. — Вот почему я здесь, а не в комнате для гостей! Вот почему он не пришел на мою выставку, да?!
Но ответом ему был звонок мобильного телефона. Ганин механически ответил и услышал радостный голосок Снежаны…
Ярко-красный «Опель» Снежаны мягко подкатил к воротам. Сигналить не потребовалось — ворота при ее появлении открылись сами, — и она медленно въехала на территорию бывшей усадьбы князей Барятинских. К ней тут же подбежали два охранника и, открыв дверцы машины, помогли выйти. А чуть поодаль уже стоял сияющий Ганин. Один из охранников сел в машину Снежаны, чтобы отвести ее на стоянку. А Ганин, слегка покрасневший, быстро подошел к Снёжане и, галантно поцеловав ее ручку, сказал:
— Ты не проголодалась? Я предлагаю начать с обеда.
Конечно, Снежана была не против…
Обед был превосходен. Столик на двоих накрыли внутри небольшой и уютной деревянной беседки белого цвета, прямо у искусственного озера с живыми лебедями. Ганин отпустил прислугу и сам ухаживал за дамой. Снежана облокотилась на подбитую плюшем спинку скамейки и блаженствовала — она обожала, когда за ней ухаживали мужчины. Роскошный особняк XVIII века нежно-голубого цвета перед глазами, аккуратно постриженные лужайки, утопающие в цветах клумбы, искусственные пруды, аллеи, дорожки посыпанные мраморной крошкой… Требовалось всего небольшое усилие воображения, чтобы представить себя в длинном платье с кринолином, в пышном, усыпанном ароматной пудрой парике, сидящей за столом, а где-то совсем рядом стоит роскошная позолоченная карета, запряженная четверкой вороных коней, на козлах которой сидит важный кучер… Снежана вовсю отдалась так ненавязчиво окутавшей ее сознание фантазии, что совершенно забыла про все на свете — и про задание, и про Константина Михайловича, и про таинственные происшествия… Майское солнце жарило вовсю, было душно, но от пруда с птицами веяло приятной прохладой. Снежана съела совсем немного — несколько кусочков мяса, рыбы, греческий салат, шарик клубничного мороженого, зато шампанского, выпила много. Оно было ледяное, терпкое и сразу же ударило в голову. Ганин что-то говорил, суетясь возле стола, как завзятая домохозяйка, а потом сел и стал наворачивать еду за двоих, но Снежана не воспринимала, ЧТО он говорил. В ее глазах все поплыло. Она разомлела…
Поместье, располагавшееся не так далеко от беседки, стало покрываться какой-то призрачной дымкой, какая бывает в очень сильную жару, когда воздух нагревается так, что начинает видимым образом колебаться перед глазами. Снежана лениво рассматривала дворец, совершенно не слушая Ганина: сначала портик, потом широкие распахнутые окна первого этажа, потом второго… Вдруг внимание Снежаны привлекло шестое окно справа, на третьем этаже. Оно, в отличие от других окон, было закрыто, но Снежана отчетливо увидела, как за стеклом мелькнул женский силуэт. Детально рассмотреть его она не могла, но увидела, что женщина была красива, стройна, что волосы у нее были светлые и что она приветливо улыбалась. Женщина посмотрела прямо на Снежану и помахала рукой, а потом сделала жест, приглашающий внутрь дома — мол, заходи, не стесняйся! — и Снежана махнула ей в ответ…
