Жарову вдруг пришла в голову дикая мысль.
— А ведь то, что этот сантехник…
— Газовщик, — поправил Пилипенко.
— Ну, газовщик… То, что он был любовником жены Быкова, в корне меняет дело.
— Какая разница? — лениво спросил Пилипенко. — Он был любовником многих женщин в этом районе.
— Но не жены Куравлева.
— Это неизвестно. У нее тоже в квартире газ.
— Я вот что подумал, — сказал Жаров. — Каким бы плохим ни был донжуан, но это не значит, что он убил обеих женщин.
— Значит, — устало сказал Пилипенко.
— Но история может быть совсем другой. Быков пришел домой и застал жену с любовником. Он ударил любовника, не рассчитал силу и убил его. Затем убил свою жену. Вложил ей в руку брошюру, имитировал действия маньяка. Ведь он знал от своего друга Куравлева, каким именно образом была убита его жена…
— Хорошая теория, — сказал Пилипенко, — но неверная.
— Это почему?
— Да потому что именно Рачко убил обеих женщин. Я не успел тебе сказать главного. Тот отпечаток пальца, на первой брошюре, и принадлежит как раз ему.
— Ах, вот как!
— Именно. Кроме того, в его кармане нашли еще две брошюры. Он был разносчиком. За небольшую плату от секты впаривал эти брошюры клиентам. Они используют такого рода людей, тех, кто ходит по домам, в силу своей профессии. Легко и удобно.
Новая теория Жарова была разрушена, не успев даже толком выстроиться.
— А где сейчас Быков? — спросил он.
— Дома, наверное. Его освободили до суда, часа три назад.
— Будут судить?
— Разумеется. Он убил человека.
— Маньяка.
Пилипенко помолчал, вероятно, раздумывая, ввязываться ли в спор, который они вели уже много лет. Дискуссия касалась справедливости правосудия, права на правосудие одних и отсутствия такого права — для других.
— Да оправдают твоего Быкова, — сказал он. — Даже условного срока не дадут, я думаю. Вынесут из зала суда на руках — как героя, который освободил землю от чудовища.
— А ведь ты недоволен, — сказал Жаров. — Вы всегда недовольны, когда кто-то другой вершит правосудие вместо вас.
— Если бы каждый вершил правосудие, как Чарльз Бронсон… На самом деле, таких судей и палачей в одном лице надо примерно наказывать. Для этого и существует кодекс.
Если бы Быков убил при превышении пределов необходимой самообороны, допустим, нам удалось бы доказать, что Каратель первый напал на него…
— Так докажи.
— В том-то и дело, что это было убийство по мотивам мести. За смерть жены. А за месть у нас сажают. В данном случае сработают смягчающие обстоятельства. Быков действовал в состоянии аффекта. Действовал голыми руками и не хотел изначально убивать. До трех лет. Возможно, условно. Но опять же, учитывая все прочее, его просто отпустят из зала суда, и все.
Пилипенко опустил голову, желая показать, что не хочет больше обсуждать этот вопрос. Бутылка опустела, открывать следующую не хотелось. Друзья вышли на улицу.
Во дворе распускался каштан, простирая к небу узкие пирамиды цветов, озаренных светом фонаря.
— Это хорошо, что дело закончилось весной, — заметил Пилипенко, потянув ветку за лист. — Если бы маньяк начал свои набеги с открытием сезона, у всех нас были бы большие проблемы.
— Я не уверен, — вдруг сказал Жаров, — что оно закончилось…>1
— Тебе что — подсказывает чутье нереализованного сыщика?
— Нет, скорее литературное чутье. Я всегда исхожу из того, что это не в жизни происходит, а кто-то пишет тут детективный роман. Мог бы роман так закончиться?
Пилипенко покачал головой.
— Это был бы совершенно дурацкий роман.
