— Есть.
Андрей ухватил за трос и стал подтягивать вешку к плоту. Воспользовавшись в качестве линейки разделочной доской, имевшей и сантиметровые, и дюймовые насечки, они измерили длину троса. Она составила 70 футов или 1/90 мили. Зная время, за которое плот проходит 70 футов, путем несложных вычислений они определили скорость плота относительно воды — 8 миль. К этому прибавили среднюю скорость движущегося на Запад Северного экваториального течения, равняющуюся 9 милям в сутки, и получили весьма скромную общую скорость дрейфа — 17 миль.
— Пожалуй, можно убрать плавучий якорь, — сказал Андрей. — Океан позволяет.
— И ветер попутный, — добавил Говард.
Так они и поступили, после чего отпустили вешку на всю длину троса и вновь провели вычисления. Без подводного «тормоза» скорость плота возросла до 26 миль в сутки. Правда, плот стало сильнее потряхивать на волнах, а порой вращать вокруг своей оси. Но если с первой проблемой они ничего поделать не могли, то со второй справились благодаря своеобразным швертам — опущенным вертикально в воду лопастям весел.
Надежно закрепив их, они в третий раз провели измерения. Теперь их скорость составляла 34 мили в сутки. Конечно, приблизительно. Конечно, так будет не всегда. Она может упасть до скорости течения, если опять начнется шторм и придется бросить плавучий якорь, но она может и возрасти, если усилится попутный ветер. Однако если принять за среднюю величину 25 миль в сутки, это значит…
Говард развернул карту.
— Месяц, — изрек он, для начала беззвучно пошевелив губами и поводив пальцем по хрустящему листу, на котором было так много всех оттенков синего цвета, и прискорбно мало желтого и коричневого. — А если проскочим Антильские острова или снесет севернее 18-й широты, вообще неизвестно сколько.
— Ничего не известно, — сказал Андрей.
Русский нравился ему все меньше и меньше. Он ему не нравился совсем. Слова, жесты, манера теребить пальцами изуродованное ухо — все вызывало раздражение.
Горбунов отвечал ему тем же. И уже не скрывал своей неприязни.
Вчера у них вообще дошло до драки…
Утром Говард обнаружил, что вздулась одна из двух оставшихся банок с фасолью. Конечно, это была существенная потеря, но с ботулизмом>38 не шутят, поэтому он взял банку и хотел выбросить ее за борт. Горбунов схватил его за руку:
— Зачем?
Говард не ответил. Разве не видно, как выперло донышки?
— Есть можно, — убежденно проговорил Горбунов.
— Опасно.
— Не хочешь — не ешь.
— Отравишься.
— Дай сюда.
Русский хотел отобрать банку, но Говард отвел руку. Банка бултыхнулась в воду.
— Дерьмо! — Горбунов сжал кулаки.
— Заблюешь тут все, — сказал Говард.
Русский ударил. Говард увернулся, совершенно автоматически применив один из приемов суй-но ката>39. Горбунов качнулся вперед, чтобы схватить Говарда за горло. Надувной пол прогнулся, Андрей потерял равновесие и лишь поэтому промахнулся. Его руки уперлись в грудь Говарда.
— Кретин, — прошипел Говард и смазал ладонями русского по ушам.
Горбунов схватился за голову:
— Идиот. Больно же!
— Не надейся, извиняться не буду. — Говард облизал шершавым языком сухие губы. — Сам полез.
Горбунов встал на колени, облокотился о борт и стал смотреть в воду, будто хотел пронзить взглядом немыслимую океанскую толщу и разглядеть то место на дне, где покоится сейчас разнесчастная банка с консервированной фасолью.
Успокоился, похоже. Говард вновь провел языком по губам. Словно напильником. Слюны во рту не было — организм не мог позволить себе столь щедрого расхода влаги. Только где-то у основания языка скопилось немного клейкой горьковатой массы. Говард сделал глотательное движение, но протолкнуть внутрь этот отвратительный комок не смог. Пустой желудок стал сокращаться, но и рвота была для него непозволительной роскошью.
Откашлявшись, Говард взглянул на часы. Еще сорок минут, прежде чем он сможет выпить глоток воды.
От тех запасов, что были на плоту, мало что осталось. По обоюдному согласию они решили сберечь две последние запечатанные банки на самый крайний случай, обходясь тем, что смогут добыть, вырвать, вымолить у океана и неба.
