Левый ботинок он нес в руке, потому что знал, как быстро распухнет лодыжка. Когда добрался до лагеря, боль в левой ноге стала уже почти невыносимой. Сидис ввел противоядие, дал Крейгу успокаивающее и заставил перебраться на одну из коек внутри гравиплана. Вопросов Сидис не задавал. Он лишь посмотрел со своей обычной усмешкой на лежащего Крейга.
— Морденец есть морденец. — сказал Сидис и покачал головой.
Белконтийцы всегда так говорили.
Утром при виде Крейга Кобб ухмыльнулся, а Уайлд пришел в бешенство.
— Если ты надеешься проваляться неделю, то ты просчитался! — сказал он. — Я даю тебе два дня.
— Ему нужно две недели, — возразил Сидис. — Я буду делать его работу.
— Я сам буду работать, — сказал Крейг. — Болит не так уж сильно.
— Ладно, сегодня можешь отдохнуть, — смягчился Уайлд.
— И сегодня буду работать, — сказал Крейг. — Ничего, я нормально себя чувствую.
Солнце палило немилосердно. Для Крейга в тот день работа была настоящей пыткой. Ногу он обмотал тряпками. При каждом шаге острая боль пронзала все тело. Бур Крейга вгрызался в окружную стену, и каждый раз ему обдавало ноги вырывавшимся из скважины пурпурно-красным соком. Крейг совал в скважину взрывное устройство, взваливал на плечо бур и плелся дальше. Он повторял эту операцию снова в снова, работал как машина (даже не сделал перерыва, чтобы поесть), и старался не обращать внимания на фитонов, которые облепили его шею и руки. Крейг решил во что бы то ни стало закончить свою дугу раньше всех. А когда кончил, ему показалось, что нога, как ни странно, теперь болит меньше. Он нацепил на рукоятку бура красную тряпку, помахал ею, и гравиплан снизился, чтобы забрать его. Гравипланом управлял Сидис.
— Ты кончил первым, — сказал Сидис. — Непонятно вообще, как ты жив остался. Иди приляг.
— Нет, — сказал Крейг, — позвольте мне управлять машиной. Я совсем неплохо себя чувствую.
— Хочешь показать, на что ты способен? — улыбнулся Сидис. — Ну ладно.
Он уступил свое место Крейгу и ушел в главный отсек.
Управлять гравипланом тоже считалось черной работой, но Крейг любил ее. Ему нравилась кабина пилота с двумя креслами и множеством окон; особенно он любил оставаться в ней один. Он поднял гравиплан на тысячу футов и посмотрел на окружную стену, которая кольцом охватывала темно-зеленый при дневном свете остров танасиса. За окружной стеной серебрился океан фотонов; кое-где он переливался разными цветами. Очень красиво, подумал Крейг. На севере он заметил многоцветное облако, которое резко выделялось среди других, серебристых и кудрявых. И это тоже было очень красиво.
Крейг слышал, как в главном отсеке Сидис говорил Уайлду:
— Если им нужно создать или восстановить окружную стену, они перемещаются очень быстро. Внизу, у основания этой дамбы, биомасса гораздо ниже; когда отравленная вода хлынет в брешь, фитоны получат своего рода шок, и танасис рванется вперед. Но потом обязательно появится новая стена.
— В следующий раз будем делать дуги в пятьдесят миль, — сказал Уайлд.
Гравиплан снизился, чтобы забрать Джордана. Это был коренастый рыжеватый человек примерно одного возраста с Крейгом. Улыбаться он начал еще до того, как оказался в гравиплане.
— Опять ты нас обставил, Крейг? — удивился он. — Ты даешь, парень?
— Но ведь я здесь уже два года, — объяснил Крейг.
От этой похвалы у него поднялось настроение. Первый раз Джордан назвал его по имени, а не просто «чистик». Крейг поднял машину в воздух. Джордан уселся рядом с ним во второе пилотское кресло.
— Как нога? — спросил Джордан.
— Нормально, — ответил Крейг, — Я уже могу надеть на нее ботинок не зашнуровывая.
— Лучше не пробуй, — посоветовал Джордан. — Сегодня я займусь ужином и всем остальным. Твоей ноге нужен покой.
— А вон Уилан машет, — сказал Крейг.
Крейг посадил гравиплан, чтобы забрать Уилана. Джордан ушел в главный отсек. Подобрав Райса и Кобба, Крейг поднял машину на высоту две мили. Уайлд послал радиосигнал и двадцать миль окружной стены — живые стволы взлетели на высоту среди языков пламени и клубов пыли. Взрывная волна быстро продвигалась вперед, заставляя перепуганных фитонов подниматься в воздух многоцветными роями. На серебристом фоне расплывалось черное пятно отравленной воды.
