— Никаких свидетелей у вас нет.
— Хотите сказать — «уже нет»! Есть Донев, есть. И в этом ваша фатальная ошибка! Вы меня понимаете? Но прежде мы вновь запишем ваши свежие показания.
Антонов начал записывать, изредка поглядывая на Донева. На этот раз тот даже не скрывал своего волнения, поминутно стискивал руки, покрывался красными пятнами…
— Готово, расписывайтесь!
— Ничего больше не стану подписывать… Это какой-то шантаж, какое-то издевательство. Отказываюсь!
— Отказаться вы имеете право. Но пользы от этого никакой. Так и запишу в протокол: «Отказывается подписать свои показания». И пойдем дальше… Предупреждаю вас: я не хочу так поступать, причем исключительно в ваших же собственных интересах… А сейчас, Донев, слушайте внимательно все, что я вам скажу, а потом решим, как быть. Вы, наверное, с тех пор, как мы задержали вас в аэропорту, не перестаете думать — почему, за что? Как это наша милиция «позволяет себе» задерживать уважаемого гражданина, такого способного научного работника?.. Вы сами себя спрашиваете об этом и не можете дать ответа. А ответ прост. Мы никого зря не задерживаем. Мы все знаем о вас! И как вы себе «родили сына», и все, что произошло за последние годы с вашей семьей, и что было в марте этого года, и что — в апреле… Мы знаем все, что знаете вы, но вы не знаете того, что знаем мы. Вы разоблачены, Донев, понимаете ли вы это?
— Вы настаиваете на том, чтобы я подписал свои прежние показания?
— Это зависит от ваших следующих показаний. Я убежден, что скоро вы сами пожелаете собственноручно написать все заново.
Донев обреченно кивнул, либо примиряясь со своей судьбой, либо в знак согласия, и начал подробно рассказывать, как он выразился, «историю усыновления Виктора» и обо всех последующих событиях. Она звучала почти так, как ее излагал доктор Каролев. Сейчас Донев признавал и подарки Пепи, и все встречи с ней, и ее шантаж… Только об антиконе он не обмолвился ни словом.
— Вот из-за этой истории с нашим сыном я и не хотел говорить вам об этой негодяйке, — закончил свой рассказ Донев. — Ведь Виктор, вы знаете, не наш родной сын… Я боялся, что в своей злобной мстительности она не остановится ни перед чем и в конце концов попытается взять его к себе…
— Донев, — перебил его Антонов, — вы меня поняли, но не до конца. Не притворяйтесь несведущим! Мы доставили вас сюда не для того, чтобы выяснять причины и детали усыновления Виктора. Вы не юрист, но и как химик должны знать, что этот вопрос носит чисто гражданский характер и милиция им не станет заниматься… Кстати, когда вы захотели, чтобы я вам представился, я забыл вам сказать. что я следователь отдела, занимающегося только… убийствами. Не вопросами усыновления, Донев, а убийствами! Вы это понимаете?
— Не понимаю.
— Разве вы еще не поняли?! Тогда скажите мне, почему вы продолжаете лгать, что были в вашем институте в обеденное время, а затем ушли с коллегами? Двадцать первого марта вы провели в институтской лаборатории целых два часа, и притом после окончания рабочего дня. Что вы там делали, один в лаборатории?
Склонив голову, Донев молчал.
— Ответьте же мне, объясните толком! Только не изворачивайтесь и не говорите, что вас там не было. У нас есть свидетели… Молчите! Хорошо, подумайте, посмотрим, что вы там придумаете. А сейчас скажите: вы регулярно, каждый раз привозили подарки Пенке? А на этот раз вы ей привезли?
— Нет.
— Почему так? Правда, вы ей обещали. — Антонов решил, что может теперь спокойно рисковать. Едва ли в марте Пепи «помиловала» супругов и вряд ли не шантажировала. — Почему же на этот раз вы ей не привезли подарка?
— Не успел. Меня срочно на три дня вызвали в Софию…
— А почему вы ей не позвонили?
— Зачем мне ей звонить? Чтобы она мучила меня? Если бы все зависело только от меня, то я вообще никогда бы с ней не встречался… Для чего мне нужно было ей звонить!
— У вас что, не было времени? Хотя бы антикон ей передать. Ведь он в каждой аптеке Вены продается… Почему на этот раз вы не привезли ей антикона, Донев? Отвечайте!
— Какой антикон? — На этот раз в глазах Донева мелькнул настоящий страх.
