— Поживи, — неопределенно ответил Горбыль. — Занимайся своим делом. А за жизнь, за столование не беспокойся. Заплатите же.
— Хорошо, Иван Константинович. Поживу, займусь делом.
На первое время было чем заняться: нужно подготовить тайник и сообщить о нем туда, опять по адресу туркестанского эмигранта. Сообщать-то, наверное, и будет неведомый, осторожный Турсун. А пока Турсун начнет следить за каждым шагом гостя.
— Мне письмо отправить надо. Наверное, это Турсун сделает. Поэтому хотел бы встретиться раньше.
Горбыль выбрал аппетитный кусок сала, розоватый, с темными полосками мяса, густо намазал горчицей и ловко откусил. Он даже помотал головой от удовольствия и вытер выступившие слезы.
— Турсуна я не знаю, — наконец сообщил хозяин дома. — Может, его и по-другому зовут.
— Как же я увижу его? — спросил Силин.
— Они сами узнают о вашем приезде. Сами. Как устроитесь на работу, так и подойдут. Разыщут.
Этого Силин не ожидал. Наверное, англичане не слишком надеялись на Васильева.
На какую же работу должен устроиться Силин?
Последующие допросы Васильева вновь не дали результатов.
«По автоделу… На любое предприятие…» — твердил бывший поручик.
Однако Гусейн Аманов знает, чем должен заняться его племянник Керим со своими друзьями. И еще одно: Аманов ни о каком Турсуне не упоминал, даже в те минуты, когда он. взорвался и забыл об осторожности.
Гусейн Аманов. Гусейн Аманов может вывести из лабиринта, куда их завело упорное нежелание Васильева высказаться до конца.
Силин даже не может отправить письмо…
Но ведь Гусейн не знает о Турсуне. Не может он знать, с какими агентами еще должен встречаться Васильев. Не может знать…
За окном мелькали телеграфные столбы. Силин не мог сосредоточиться. Столбы отвлекали. Рядом с одним из них можно устроить тайник. И одна задумка уже не давала покоя Силину.
Гусейн Аманов — горячий человек. Он еле сдерживается, он рвется с крепкой цепи, он хочет действовать и только действовать. «Надо разрешить ему. Надо разрешить. Надо…»
Эти споаа укладывались в ритм поезда.
«На-до! На-до!» — стучали колеса.
В который раз мотается Силин в дачном, или как еще называют, рабочем поезде до Янгиюля и обратно. Он бродит по маленькому городку, заходит на базар, а то и в кино. Останавливается у ворот хлопкоочистительного, маслобойного, консервного заводов. Конечно, Силин знает, как за последние годы стали расти даже такие маленькие города. Но сейчас он сталкивался с новыми промышленными предприятиями, улицами, домами и по-настоящему, зримо ощущал масштабность роста.
Пожалуй, Васильев, изучив все города по старым путеводителям, был бы удивлен тем, что происходит на самом деле.
На базаре, возле жаровни с шашлыком, Силин наконец встретился с сотрудником ГПУ. Шашлычник, розовощекий, толстоватый парень щурился, раздувая огонь дощечкой, отгонял дым. И Силин, положив два шампура шашлыка на свежую лепешку, отошел в сторону, прислонился к стене мелочной лавки.
Рядом, устроившись вначале на корточках, потом убедившись, что так неудобно, поднялся парень. Он ловко, не обжигаясь, стаскивал с шампуров дымящееся мясо, отламывал кусочки лепешки.
— Мое мнение, — сказал, не поворачивая головы, Силин, — надо ехать к Гусейну, от меня, со старым паролем. Разрешить его племяннику действовать. И все. Дескать, гость разрешает. И потом проследить за племянником.
Парень расправился с шашлыком быстрее Силина.
— Не нужно снимать мясо руками, — по-узбекски сказал он Силину. — Так невкусно. Зубами берите.
Силин смущенно улыбнулся и пожал плечами: ничего не понял.
Парень махнул рукой и, доедая оставшийся кусок лепешки, отнес пустые шампуры шашлычнику.
Он был уже одет по-летнему, этот парень: в рубашке куйлак — из белой хлопчатобумажной фабричной ткани с черными полосками. Новая тюбетейка озорно держалась на голове. О состоятельности парня свидетельствовали хорошие хромовые сапоги. Задорная улыбка. И шашлычнику он сказал что-то доброе, веселое. Шашлычник, откинув голову, засмеялся. Короче говоря, этот парень, приехавший, вероятно, из кишлака, отдыхал, наслаждался городской жизнью. Из кишлака…
