— Вчера со мной уже беседовал один следователь. Вряд ли я смогу добавить что-нибудь новое… — наконец говорит она.
— Ксения Борисовна, я был в больнице. Ваш сын просил передать, чтобы вы не волновались…
Женщина рванулась ко мне, заговорила отрывисто, заглядывая в глаза, ища в них правду:
— Вы у него были?.. У Мишеньки?.. Как он?.. Умоляю вас, ничего не скрывайте!
— Врачи обещают поставить его на ноги…
По-видимому, что-то в моих словах ее встревожило, она засуетилась, засобиралась беспорядочно.
— Вы извините… я совсем готова была… думала, дождусь Аллу и мужа… они уже там, в больнице… Вы извините… я пойду… а вы подождите… или в другой раз…
— Ксения Борисовна, к нему никого не пускают.
— Мать обязаны пропустить!
— Ксения Борисовна, никого.
— Как же так? Я хотела отнести ему поесть…
— Ему пока ничего нельзя.
— Даже соков?
— Ничего!
Она бессильно опустилась на стул, коротко всхлипнув, вытерла глаза платком, решительно повернулась ко мне.
— Вы хотели что-то узнать. Спрашивайте!
Я помолчал, собираясь с мыслями.
— Вы кого-нибудь подозреваете? У Михаила могли быть враги?
Ксения Борисовна протестующе замахала руками.
— Какие враги, вы что! Миша — добрейший парень, очень честный и справедливый. Его всегда все любили и в школе, и в армии, и в таксопарке. Сколько у него благодарностей от пассажиров!..
Я слушал взволнованный, сбивчивый, многословный рассказ Ксении Борисовны и думал о своем. Конечно, кому, как не матери, знать родного сына и кому, как не ей, добросовестно заблуждаться в его достоинствах и недостатках?
— Помню, едем мы однажды в троллейбусе. Входят на остановке несколько подростков. Шумят, ругаются, ведут себя безобразно. Взрослые мужчины сидят, будто и не слышат ничего. Миша стоял у водительской кабины, а подростки ехали сзади. Верите — он к ним через весь салон протиснулся. Чем уж он их стреножил, не знаю, а только сразу посмирнели, притихли… А еще был случай — вооруженного бандита в милицию доставил. Садился к нему пассажир, и во внутреннем кармане Миша увидел крестообразную ручку. Потом оказалось — кинжал.
— Когда это было?
— Года три назад…
Делаю в блокноте пометку: «Сдал в мил. гр-на с хол. ор. Проверить!» Так, так, значит, возможна версия мести.
Мы спускаемся вниз, я прошу Ксению Борисовну подробно рассказать обо всем, что она видела. Жестокая все же у меня профессия! У человека горе, а я его растравляю, заставляю вновь и вновь переживать случившееся.
— …Я вывела Альфу на прогулку, смотрю, Миша ремонтирует машину. Те двое стояли метрах в тридцати… о чем-то громко спорили. Темно было, да я особенно и не присматривалась. Знать бы, что понадобится… Собака почуяла чужих, стала рваться с поводка. Они загораживали весь тротуар… Я не решилась пройти мимо, боялась — Альфа бросится. Не доходя нескольких метров, повернула обратно…
— Парня в светлом плаще не разглядели?
— Темно было, да и стоял он как-то боком… Сейчас, подождите… — Она провела рукой по глазам. — Подбородок его мне запомнился. Длинный такой, массивный… С таким подбородком только в колонии и сидеть…
— Вы думаете, он из ранее судимых?
— Даже не сомневаюсь! Кто другой бросится с ножом на человека?! И за что?..
— Ваш сын хотел защитить девушку…
— Стоит ли она тех мук, что Миша принял?
— Может, вам что-нибудь запомнилось в ее внешности? Фигура, прическа, одежда?
Ксения Борисовна задумалась. И снова характерный жест, будто сгоняет с глаз все лишнее, чтобы сосредоточить внутреннее зрение на самом важном.
— Худенькая, небольшого роста. Волосы черные, распущены по плечам… Одета была в куртку из жатой кожи…
— Как думаете, они были знакомы?
— Они ссорились. Он был очень взвинчен, кричал, размахивал руками, наскакивал на девушку с угрозами… Я отвела собаку домой, возвращаюсь с бутербродами для Мишеньки. Смотрю, девчонки уже нет, а тот мерзавец и Миша стоят друг против друга, и Миша крепко держит его за руку. Вот тогда он и крикнул: «Зови отца, надо этого типа сдать в милицию!» Я побежала за Ваней, а когда вернулась…
Ксения Борисовна вынула платок и стала отирать непрошено появившиеся слезы.
— Как вы думаете, эти молодые здешние или из центра?
